от него картины и прислать в Петербург. Что он хочет за работу, я заплачу, но зачем ему лишать меня портретов моих детей! Это зло и варварски! По твоему одному слову он бы опомнился! Обнимаю душевно и прошу поцеловать от меня ручки у твоей супруги, а от моей жены засвидетельствовать ей почтение.

Верный до гроба Ф. Булгарин

7 марта 1847

СПб.

25. Ф. В. Булгарин А. Я. Стороженко

Добрейший и почтеннейший старый друг и старый товарищ Андрей Яковлевич! Жил-был на белом свете некто Гросс, немецкой породы, ремеслом врач. Он ездил, разъезжал по древней Литве и где-то в Самогитии[1893] встретил человека, который сказался прусским купцом, имел паспорт и упросил Гросса отвезти письмо к пану Шемиоту по делу коммерческому. Не подозревая, как у нас говорится на Руси, никакого художества, Гросс взял письмо и отдал прислуге, а потом оказалось, что этот мнимый купец был сумасброд и негодяй, сиречь польский эмиссарий Рёр. Дело открылось, и Гросса также потянули к ответу и засадили в тюрьму, где он и пробыл полтора года. Виновных осудили по закону, а Гросса хотя и не нашли виновным, но за прикосновенность к делу выслали на жительство в столицу Сумбеки[1894], в город Казань, где он уже находится с год! Я знаю Гросса с детства. Человек он скромный, тихий и не способен ни к каким мятежническим делам. Покойный мой дядя Павел Булгарин, подконюший литовский и бывший маршал трибунала литовского, кавалер Белого Орла, при всей своей аристократической гордости и, как некогда в Литве говорили, dumie Bułharynowskiey[1895], решился выдать в замужество за Гросса воспитанную в своем доме бедную родственницу из фамилии Колонтаев: великое доказательство честности и благородства Гросса! Теперь жена и шестеро его детей, которых он содержал своими трудами, пользуясь доверенностью всей Жмуди как врач, без куска хлеба и не может тащиться за мужем по бедности в дальнюю страну, где Гросс, никому не известный, не может иметь практики! Простираю руки к берегам Вислы и вопию со слезами: милосердия, милосердия и справедливости, справедливости! Жандармский генерал-майор Львов[1896], убежденный в невинности Гросса, выписал копию с дела и намеревался просить для Гросса помилования. Решительно он ничем не виноват; таким образом, как провинился Гросс, может каждый из нас провиниться, взяв письмо для передачи по дороге. Ужели за это разорять семейное гнездо, расторгать связь супружескую и оставлять детей без хлеба? Ни добрейший фельдмаршал, ни ты и птичьего гнезда не разорите понапрасну – и это сталось без вашего ведома! Виленская комиссия взяла, кого могла взять, да и вытолкала всех, как бы кто ни был прав! Одним-де бусурманом меньше! Жена Гросса уже подавала просьбу светлейшему князю в прошлом марте, но ответа не получила. Теперь снова посылает бумагу, облитую слезами бедных малюток, а я низенько кланяюсь тебе и умоляю на все священное – употребить твое ходатайство, чтоб, исследовав невинность Гросса, позволить ему возвратиться на Жмудь, где за него поручится все дворянство! Внемли гласу вдов и сирот, да благо ти будет и долголетен будеши на земли![1897] Сына твоего Владимира я редко вижу. Не ходит не только ко мне, но и к Наталье Андреевне[1898], где он прежде проводил время. Сидит запершись и занимается сенатскими делами[1899]. Хулить этого нельзя, но и хвалить излишней нелюдимости невозможно. С высоким уважением, любовью и дружбою остаюсь до гроба верный и нелицемерный, преданный тебе душою и телом

Фаддей Булгарин

9 февраля 1849

СПб.

Письмо Е. А. Бестужевой

Елена Александровна Бестужева (1792–1874) – сестра А. А. Бестужева, с которым Булгарин поддерживал дружеские отношения.

Милостивая государыня Елена Александровна!

По собственному влечению, без припоминания вашего, я старался узнать, какой оборот приняло ваше письмо[1900]. Извещаю вас, что Александр Христофорович[1901] тронулся и решился помочь несчастным. Но нетерпение семейства не входит в расчет деловых бумаг, и вы должны умерить свое нетерпение. Велено Петру Яковлевичу фон Фоку сделать записку для доклада и будет доложено. Только дело требует величайшей осторожности, ибо военный министр, граф Чернышев, не любит помогать страждущим. Узнал я и причину несчастия[1902], но причина признана добрыми душами несправедливою. Но добрых душ не много, а чтоб уверить злых в противном, надобно время. Мучить А. Х. визитами не должно. Можно будет понаведаться после. Письмо Саши[1903] удерживаю и покажу А. Х. чрез М. Я.[1904], будьте спокойны и надейтесь лучшего, но умерьте нетерпение.

К братьям пишите осторожно. Скажите в общих выражениях, что вы уверены в правосудии монарха и надеетесь на заступление честных людей, но не называйте по имени, ибо и братьям, и лицам, которые вам доброжелательствуют, повредите. Вспомните, что сегодня первый день поста и еще немецкая масляница, все люди как в угаре от балов и маскерадов. Нельзя требовать от служащих, чтоб и они на время не отдыхали от дел. Еще повторяю: умерьте свое нетерпение. Дело приняло самый лучший оборот, какого я даже не надеялся. А. Х. множеству семейств должен отказывать в подобных обстоятельствах – а вам не только не отказал, но [и] душевно взялся за дело. Молитесь богу, сидите тихо, ждите терпеливо и будьте в письмах осторожны. Вот что вам советует истинный друг вашего семейства[1905].

17 февр[аля] 1830.

NB. Жена моя[1906] кланяется усердно.

Письмо М. Малиновскому

Миколай Малиновский (Mikołaj Malinowski; 1799–1865) – польский историк. Окончив Виленский университет, в 1827 г. приехал в Петербург, пытаясь найти службу, и в 1827–1828 гг. жил на квартире у Булгарина. В 1829 г. вернулся в Вильно, до 1840 г. служил в Радзивилловской комиссии и принимал участие в деятельности Виленской археографической комиссии, издавая документы по истории Литвы и Польши. Его дневник и воспоминания содержат ценную информацию о Булгарине [1907].

Дорогой и любимый пан Миколай!

Приветствую тебя из моего затишья. Я живу в Карлове, хозяйствую и рощу моего сына Болеслава, который родился 9 нояб[ря] 1832, симпатичного мальчика, похожего на ангела, крестили его в католическую веру с большим трудом, потому что аж из Риги пришлось только из-за этого везти ксендза, и здоров, но сейчас у него режутся зубки – и слаб.

Будучи уверен в твоей благородной душе и доброте, беспокою своей просьбой, которая мне очень важна. Ты знаешь, что у нас был злополучный процесс Булгариных и Парчевских с графиней Тышкевич. Знаешь также, что мне достались в наследство 50 хат в скверной Белоруссии. Мои родственники