велась на ощупь. Всё это привело к тому, что полугодовой план по тресту был опять не выполнен.

С июля месяца 1933 года Борис Алёшкин снова осел в своём кабинете. Было необходимо срочно пересоставить мобплан в соответствии с указаниями, полученными из Москвы, а это требовало большой и кропотливой работы. Как мы знаем, в обязанности Бориса входила также и работа в спецчасти: начальника этого отдела до сих подобрать не могли, имелась только секретарь-машинистка. Поэтому всю основную техническую работу спецчасти Борису приходилось делать самому.

В связи с невыполнением плана вновь возникли финансовые трудности, а Николай Александрович в этих вопросах совсем не разбирался. Борису с начальником фин. отдела, а чаще одному, так как Виноградов продолжал прихварывать, приходилось вновь выклянчивать субсидии от Востокрыбы и ссуды из Госбанка. Это требовало немалой изворотливости и настойчивости. С начала июля Алёшкин был с головой погружён во все эти дела, а директор треста Новиков выехал на тральщики, на этот раз в Камчатскую группу. Парторг Меднис был отозван обкомом ВКП(б) и назначен председателем комиссии по чистке партии в Дальгосрыбтресте и АКО. Техническим секретарём этой комиссии он взял комсомолку Екатерину Петровну Алёшкину.

Начавшаяся чистка со временем должна была пройти и в партячейке Тралового треста. Борис Яковлевич Алёшкин относился к ней без какого-либо волнения, он знал, что всё это время работал не за страх, а за совесть, и если и допускал иногда какие-нибудь служебные ошибки, то отнюдь не по злому умыслу или небрежению в работе, а по неопытности или незнанию. Ошибок, которые могли бы его опорочить в глазах партии, у него, как он считал, не было.

Гораздо более волновался Николай Александрович Новиков, вернувшийся из района Камчатки. Производственный план не выполнен, а ответственность за него лежала целиком на нём. Этим вопросам партия придавала особое значение. Волновался и начальник снабжения Вшивцев — перебои в снабжении продолжались. Председателем комиссии по чистке были назначены капитан какого-то военного корабля Кузнецов и два члена её — Морозов (тралмейстер одного из тральщиков, старый член партии) и второй из числа работников ДГРТ.

Чистка ячейки Тралтреста проходила в середине августа 1933 года. Первым, как водится, шёл секретарь партячейки. В то время это был Захаров — в прошлом механик одного из тральщиков, затем механик треста, а с появлением должности главного механика треста и назначением инженера Чёрного, Захаров стал его помощником, но в основном занимался партийной работой. К этому времени в аппарате Тралового треста находилось более сотни служащих и ИТР, партячейка состояла из 26 человек. Захарова основательно пробирали, главным образом за то, что он имел пристрастие к спиртным напиткам. Даже на работе иногда появлялся, как говорили, под мухой. Конечно, досталось ему и за невыполнение плана. Чистка первого члена ячейки ВКП(б) Тралтреста заняла целый вечер, потом работа комиссии по чистке проводилась ежедневно. Каждый день красный уголок ДГРТ, где собиралась комиссия, вмещавший человек 200 народу, бывал набит битком. На чистке присутствовали не только работники треста и команды тральщиков, находившихся в порту, но и некоторые служащие аппарата ДГРТ. Не было только парторга Медниса, он в это время проводил чистку в АКО.

Как было принято, руководство треста проходило чистку в самом конце. В числе первых прошёл чистку Борис Алёшкин. Быстро рассказав свою короткую биографию и ответив на ряд вопросов, заданных ему председателем и членами комиссии, в том числе и на вопросы политические, Борис с облегчением вздохнул, так как подумал, что всё уже кончено. Оказалось не так: председатель комиссии, заглянув в какую-то бумажку, лежавшую перед ним, вдруг спросил:

— Хорошо, товарищ Алёшкин, что вы можете сказать по делу Семёнова?

Борис растерялся, он никак не ожидал такого вопроса:

— Какого Семёнова? — спросил он.

— Ну, как какого? Вашего начальника ОКСа, который вкупе со своим главным инженером растратил 15 тысяч рублей и недавно был осуждён на десять лет.

Алёшкин искренне изумился. Конечно, он знал, что Семёнов и Сытин были задержаны где-то около Москвы, возвращены во Владивосток, и что в то время, когда он находился на тральщиках, над ними проходил суд, их осудили. На суде от треста выступали, как главные свидетели, главбух и бухгалтер, проводивший ревизию. Вот и всё, при чём тут он? Он так и спросил председателя:

— Простите, но при чём же здесь я? По моей инициативе провели ревизию в ОКС, при обнаружении растраты я немедленно сообщил в соответствующие органы. На работу Семёнова принимал директор треста, он же курировал ОКС. Я, право, не понимаю, почему меня спрашивают об этом.

Председатель комиссии взорвался:

— Ах, он не понимает! Вы же курировали финансово-счётный отдел! Почему не предупредили и не обнаружили растрату раньше? Вы курировали спецчасть, почему же допустили, что в аппарате треста оказались жулики и растратчики?!!

Борис попытался возражать:

— Ho ведь у Семёнова была путёвка из ЦК и партийный билет.

— Ну и что! — не унимался председатель. — Всё равно вы за его действия ответственны.

— Да я с себя и не снимаю ответственности, — ответил Борис, тоже начинавший выходить из себя, — но я же не могу один отвечать за всех! Есть же и директор треста…

— Ах, вот как! Мало того, что вы себя виновным не признаёте, вы ещё пытаетесь свалить вину и на директора треста? Ладно, вопрос ясен. У вас вопросы есть? — обратился председатель к членам комиссии. Те отрицательно покачали головами. — Хорошо, можете идти. Кто хочет высказаться?

После того, как выступило несколько человек из работников треста и команд судов, отзывавшихся о Борисе Алёшкине положительно, председатель раздражённо заметил:

— Ну, мы тут хвалебных речей слушать не будем. Кто может добавить что-либо из компрометирующих материалов?

Когда зал ответил молчанием, то председатель заявил:

— На этом заседание закрывается. Завтра приступаем к чистке директора треста, товарища Новикова Николая Александровича. Желающие подать компрометирующие материалы могут сдать их секретарю комиссии в письменной форме, фамилии их оглашаться не будут…

Борис был чрезвычайно удручён резким тоном, которым с ним велась беседа и, главное, ошарашен обвинением, как ему казалось, совершенно беспочвенным. Между прочим, так казалось не только ему. Возвращаясь с собрания, окружённый товарищами, он слышал:

— Да не волнуйся ты, Борис Яковлевич. Просто, наверно, председатель не с той ноги встал, вот он и взъелся на тебя.

Пожалуй, ещё более удручённым шёл домой Новиков. Слушая, как председатель комиссии резко разговаривал с его молодым заместителем, он невольно думал: «Ну, если так он разделывал Алёшкина, то что же будет со мной? Ведь я-то за всё отвечаю: и за невыполненный план, и за Семёнова, да мало