Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Значит, надо ехать и покорять новую вершину.
Но тут вспомнил её другие слова: «Смысл жизни не в поисках власти или денег, а в поисках внутренней ценности».
Вряд ли Ольга Владимировна сформирует в нём эту ценность.
Андрей совсем запутался, чего он хочет. И чего не хочет. И решил, пусть всё идёт на самотёк.
Отъезд был назначен на пятое июня.
А четвёртого первая красотка школы Лиза Колчина пригласила его на день рождения, который организовывался на загородной даче.
— Только мне утром уезжать, — предупредил Андрей.
— Поедешь, кто же тебя держит?
День рождения окончился пьянкой, которая плавно перешла сначала в традиционную драку между самцами, а потом в тяжёлую ночь, полную секса.
Андрей проснулся в постели Лизы. Сквозь открытое окно пролетали сытые комары и яркие солнечные лучи.
Голова кружилась. Голая девушка рядом вдохновляла на новые подвиги. Взгляд упал на будильник.
Ужас! Он проспал. Ольга Владимировна, наверное, в ярости.
Что делать?
— Я опоздал на поезд, — сообщил он Лизе.
— И что? — промурлыкала та. — Я-то здесь.
Действительно, что было делать?
Гулянка продолжалась еще два дня.
Наконец Андрей протрезвел и пришёл в ужас. Понимал, что комиссар не простит ни опоздание, ни девушку.
Неожиданно ощутил злость. Почему он должен плясать под дудку этой взбалмошной нимфоманки? «Есть в полях другие цветы», — справедливо пел Утёсов. Взять хотя бы Лизу.
Личная свобода имеет удивительный вкус, которого он был лишен долгое время.
Почему он должен трепетать перед комиссарским взором, ходить перед ней на задних лапах, прыгать в обруч и приносить тапки?
Он закончил восьмой класс. Впереди взрослая жизнь. Может забрать документы из школы и пойти работать на завод или комбинат парковой скульптуры. Мало ли чего еще можно сделать, а не только сидеть под юбкой у Ольги Владимировны. Можно ограбить сберегательную кассу, залечь на дно, а потом уехать в Сочи. Гулять в белом костюме и играть в карты с фартовыми людьми.
Он так и поступил. Сел в поезд и поехал к маминой тётке, которая жила в деревенской глуши где-то под Харьковом. В поезде напился и переспал с весёлой проводницей, в которую влюбился с первого взгляда. Каждый человек имеет право на высокое чувство.
Результат внезапной любви сказался уже на следующий день. К тётке явился с недугом и страданием в глазах. Ходить в туалет было мучительно больно. Врача в деревне не имелось. Местный ветеринар с пониманием вколол московскому гостю дозу антибиотика, которым обычно лечил коров.
Недуг как рукой сняло. Но из мира исчезли запахи, а пища потеряла вкус. Хотелось мычать, тупо жевать траву и тереться спиной о плетень.
Он ходил на реку, рисовал кувшинки, камыш, вяло текущую воду. Иногда мычал от тоски. Жители деревни вздрагивали.
Особый приметой сельского пейзажа был высокий травяной пригорок, где на пленэре возлежали пастух с трактористом и вкушали божественный нектар из невзрачной бутылки. Однажды они позвали:
— Иди к нам, парень.
Налили.
— Маисся, видать, — начал разговор пастух.
— Чего-то фигово мне, — согласился Андрей.
— Етить, как быва, — поддержал тракторист.
Пастух неспешно продолжал:
— Это душа… во как зверем звербит. Бывает, в петлю зовёт. Всё почё?
— Не знаю.
— Потому счастья на стороне имают. А оно в душе схоронено.
— А как найти-то его?
— Ты выпей да в себя загляни. Сразу и найдешь.
— Ёпт! — поставил жирную точку тракторист.
Много лет спустя он вспомнил этот разговор и понял, какую великую тайну открыли ему деревенские мужики. Счастье не зависит от внешних обстоятельств. Оно появляется внезапно изнутри души. Расцветает ярким цветком и так же внезапно исчезает.
Через месяц Андрей понял, что скучает по Комиссару. Бунт в сердце давно погас. Ему не хватало её тела, её стонов наслаждения и криков ненависти. Он подумал, что бывают люди, сплетённые, как репейник в шерсти бродячей собаки.
Часто спрашивал себя, почему подчинился этой женщине. И сам отвечал. В деспотизме Ольги Владимировны сидело признание его таланта, его значимости как незаурядной личности. Даже когда несла злой вздор, она пыталась унизить в нем загадочную чужую избранность. Это и было неоспоримым доказательством её существования.
Почему позволял обзывать себя мерзкими, ядовитыми словами? Потому что упивался страстной ненавистью взрослой женщины, обращённой к нему, мальчишке-восьмикласснику. Антисемитизм — это признание чужой силы. Слабых жалеют. Ненавидят сильных.
Вот это и держало в плену.
Во время дружеских бесед с трактористом и пастухом с нежностью вспоминал Ольгу Владимировну. Её пухлые, красиво изогнутые губы, слегка удлинённые лицо, открытый, как иконах, лоб, карие глаза под густыми бровями.
Ждать первого сентября было невмоготу.
В последнюю субботу августа явился к знакомой пятиэтажке, тайному месту их неистовых свиданий. Погода радовала. День был хорош и обещал стать еще лучше. Душа пела и ликовала. Откуда-то сверху, из космоса, на него падала невидимая сеть неистового вожделения. Пеленала, сковывала разум. Почти бегом поднялся на четвёртый этаж. Остановился, усмиряя бешено бьющееся сердце.
Ольга Владимировна открыла дверь. Она чудо как похорошела. Загоревшая кожа, иссиня-чёрные волосы, огромные колдовские глаза. Точёную фигуру не скрывал шёлковый халатик.
— Я вернулся, — радостно объявил Андрей, протягивая букетик гладиолусов.
— Кто там? — раздался мужской голос из глубины квартиры.
— Из школы, — равнодушно ответила Комиссар.
Она не взяла цветы. Взгляд был чужой, в нём не было даже обычной неприязни.
— Гладиолусы учителям подаришь первого сентября. Я сейчас занята.
Андрей опешил. Он был готов к скандалу, крикам, драке, неистовым поцелуям, но не к полному беспросветному равнодушию.
— Я был в деревне, научился на тракторе, корову доить, — быстро затараторил он, удивляясь, как беспомощно звучат слова.
В коридор вышел крупный мужчина в домашних тапочках и спортивном костюме. Он по-хозяйски обнял Ольгу Владимировну, и Андрей понял, что наступающий день не будет таким, как ожидалось.
— Он уже уходит, — спокойно сказала Комиссар.
— Я хочу поговорить, — отчаянно крикнул парень.
Мужчина, видимо, что-то сообразил и без усилия отодвинул Андрея за порог:
— Катись-ка ты, колобок, восвояси.
Дверь закрылась.
Учебный год начался паршиво. Все попытки Андрея поговорить с Ольгой Владимировной натыкались на стену.
Наконец он остался с ней наедине после заседания комитета комсомола:
— Давай объяснимся.
— Андрей, прекрати меня преследовать. Что ты потерял в моём кабинете?
— Это и мой кабинет, как члена комитета комсомола.
— Уже нет. — Ольга Владимировна взяла со стола список и демонстративно вычеркнула строчку. — Изволь выйти, и чтобы я тебя больше не видела.
Самое ужасное было то, что Ольга Владимировна говорила почти вежливо.
Андрей хлопнул дверью.
Он из принципа не пошёл на комсомольский субботник и немедленно получил выговор.
Потом случилась новая неприятность. Директор вызвал его по поводу систематических пропусков занятий.
Грозный глава школы, гнева которого опасались все, даже учителя, мрачно смотрел на Андрея. Его массивные плечи были ссутулены, а лицо сурово. Невозможно было представить, что он умеет улыбаться.
— Пропускаем, учиться не хотим.
Казалось, директор говорил сам с собой. Он не задавал вопрос, потому что уже знал ответ, и не хотел ничего слушать.
Андрей всё же решился на объяснения:
— Я хожу на подготовительные курсы в художественный институт и иногда занятия пересекаются. А там
