при перехвате оружия. Тех, кто пострадал больше всего, отнесли под крышу. Печь разжигать было нельзя, чтобы не обозначить место своего нахождения. Войкану, Вальдариху и Калхасу досталось меньше всех, Марцию сильно обожгло левую руку, когда он схватился за горящий факел, которым Молчащий собирался ткнуть в лицо брату, Калхас, скорее всего, так и останется хромым, а вот Гаал был плох.

– Ты ж знаешь, Марций, моя прабабка была из ваших – я выживу, – хрипел он, схватившись за руку кирасира, как хватаются за уступ, падая в пропасть. – Вот увидишь – выживу.

Эвдонцу очень хотелось верить, что это не байка и предводитель лучников выкарабкается, но рана на спине, которую Гаал получил, закрыв собой Марция от стрелы, когда они, украв быков, выломали ворота замка и бросились бежать, не внушала особых надежд. Ночью он не мог уснуть и всё время стонал. Сначала ему помога-ли знакомые по запаху или подписанные антисептические мази из трав, которые удалось найти в многочисленных склянках Гезы, но потом и они перестали действовать. Гаал лежал на узкой кровати под покрывалом, бледный, мокрый, дрожащий.

– Заражение крови, – делился своими наблюдениями Вальдарих, наиболее всех из присутствующих сведущий в медицине, потому что часто помогал Гараю латать победивших турдебальдов.

– И сколько ему осталось? – спросил Альвгред, меняя на лбу лучника влажную тряпку, пока тот лежал без сознания.

– Мало.

Ночь была грустной. Все молчали, чувствуя, что сегодня их станет меньше на одного.

– Надо было обойти позади конюшен, – зачем-то корил себя Вальдарих, натачивая срезанную толстую ветку, как копьё. – Ловчие бы не заметили, не устроили бы погоню. Моя вина – привёл хвост.

– Они бы всё равно нас увидели, – уговаривал его Калхас оставить затею без конца посыпать голову пеплом. – Ты не мог знать, что Влахос увеличит охрану по всему дворцу после новостей о казни Гезы.

– Мог, – возразил Вальдарих, слизнув лезвием стружку с такой скоростью, что едва не выронил ксифос. – В городе как узнали, что корольку приспичило поиграть в инквизитора, все как с ума посходили. Две какие-то бабы, служительницы старых культов, но не из эллари, пытались прорваться к королю молить пощады, а когда их не пустили, всех обматерили, так и раз так, камнями кидались, а когда вышли из замка, такой хай подняли – вы б слышали. Король хоть и оказался без мозгов, но, видать, смекнул, что решение ему это может выйти боком. А замок с бычьих загонов снять, сам знаешь, как два пальца, – разозлить быков ещё проще, устроить ещё один пожар… Я должен был догадаться, что Ловчих будет больше. Перенёс бы побег на попозже.

– Будет тебе, Вальдарих, – хлопнул его по плечу Альвгред. – Позже всех вообще могли казнить. Сам говорил, Гаала с его парнями чудом помиловали. Второй раз так бы не повезло. Ты всё правильно сделал.

Но для Вальдариха его слова служили слабым утешением.

– Интересно, почему он нам помог? – вдруг спросил Войкан.

– Кто?

– Алмекий. Когда мы с Калхасом и Марцием крались из камер по коридорам, он там был у поста охраны у двери, говорил с одним из стражников, он нас видел. Я точно помню его взгляд. И стражник его заметил и чуть не обернулся, а Алмекий взял его за локоть и быстро увёл в сторону, показывая какую-то из своих пробирок, и мы смогли пройти.

И это действительно было странно.

Когда к рассвету стражники нет-нет да уснули, остались нести дозор только Марций и Альвгред.

Разговор не клеился, как, впрочем, не клеился он с самого начала, когда беглецы нашли друг друга в лесу. Меж общим ликованием и братанием лишь эти двое, как и до всего, ещё во время битвы за Паденброг, обменялись сдержанным приветствием, коротко кивнув друг другу. Призрак Вечеры, тогда живой, теперь покойной стоял между ними, служа обоим мужчинам мрачным напоминанием о болезненной утрате.

Там, во время битвы у стен Паденброга, когда на кирасиров сверху полилось раскалённое масло, видя, с какой яростью Марций бросился закрыть собой Вечеру, Альвгред вдруг осознал с горькой для себя очевидностью, что связывало этих двух людей. Рейес защищал его жену не как кирасир – свою принцессу, он защищал её, как мужчина защищает свою женщину. И всё внезапно встало на свои места. Их частые беседы, то, как после изгнания в долину Марций чаще других кирасиров вызывался сопровождать торговые обозы Вильхейма, их переглядки, «Валамар»… Охваченный ревностью и страдающий от уязвлённого честолюбия юноша не мог простить себе свою же наивность.

Альвгреда томила самая настоящая зависть к сопернику, не видящая после гибели жены иного выхода, чем подчёркнутое его игнорирование, а Марций мучился чувством вины, хотя причин к тому толком и не было.

Они заговорили лишь однажды, когда Марций подошёл к юному вдовцу и сказал, что хочет поднять тело Вечеры и похоронить как подобает.

– Неправильно оставлять её там. А раз мы все тут, почему не попытаться?

– Я уже пытался, – ответил Альвгред, пряча глаза и делая вид, что его вовсе не задевает внимание эвдонца к покойной. – Там слишком глубоко – нам не хватило верёвок. И эти пасти змей – я видел их в темноте. Они блестели в свете факела так, что их было видно даже с большого расстояния. Там сотни змей, тысячи. Если Вечера и упала на них сверху, поверь, от неё уже и костей не осталось.

– А я попробую. Я обещал ещё в темнице. И мы привели коней, быков – возьмём и их уздечки – такой длины верёвки вполне может хватить. Опять же плащи Огненосцев, которых вы до нас перебили…

– С чего вдруг такой интерес к моей жене? – вдруг подала голос ревность и обида Альвгреда, прорвавшаяся, как нагноившийся фурункул. Сказал он это громко.

– Тише, – Марций остался спокоен. – Ты всех разбудишь.

Он огляделся. Его Дым поднял рогатую голову, сонно моргнул и сразу вернул её обратно, Лис Альвгреда, как и другие уцелевшие быки, даже не шевельнулся, из людей только Войкан поёрзал на своём плаще, но не проснулся.

Сын легата хмыкнул, и лицо его приобрело выражение детской надменности.

– Вечера была моей женой вообще-то, и мне решать, что с ней делать.

– Альвгред, прекрати.

– Моей женой, – подчеркнул юный кирасир. – Но я прекрасно знаю, что ты мечтал забраться ей под юбку.

Марций легко, но очень больно и оттого доходчиво шлёпнул Альвгреда по губам. Тот схватился за ушиб, проскулил, но понял смысл.

– За языком следи. Да, Вечера была твоей женой, и о чём я мечтал – моё личное дело. Хочешь начистоту? Да, я её любил, если тебе полегчает. И сейчас люблю, и любить буду даже мёртвую. Она была не готова идти на войну, и ты это знал, но оставил её там, и мы с твоим отцом её защищали – не ты. Согейр знал, что это его долг, и я знал. А ещё я знал, где моё место. Оно здесь, среди кирасиров, а её место было рядом с мужем в Туренсворде. Если честно, Альвгред, чихать я хотел на твои обиды. Ты ведёшь себя как ребёнок. И чихал я на твою ревность – для меня главное то, чего Вечера хотела и чего не хотела. А она хотела быть королевой и не хотела гнить в Змеиной яме. Так что либо ты поможешь мне спуститься туда и достать её тело для похорон, либо я справлюсь без твоей помощи.

Альвгред согласился.

Они приступили, когда солнце уверенно выглянуло из-за склона гор, окрасив чащу Редколесья густыми розовыми и оранжевыми красками. Гаал, на удивление, был ещё жив, но от мёртвого его отличало только едва уловимое глазом движение грудной клетки.

Жребий решил, что спускаться будет Марций. Он не стал надевать кирасу и остался в лёгкой кожаной амуниции. Обожжённую руку перевязал чистыми повязками, а Калхас привязал к его запястью связку эвдонских схул с шеи Дыма, которые когда-то на удачу туда приделал отец под табличкой с кличкой быка.