Вива глядела на склоненную голову, на белые кудельки и просвечивающий сквозь них розовый скальп. Потом выполнила обычный ритуал прощения – сжала руку миссис Уогхорн, сказала, что это не ее вина, что она следовала общепринятым правилам и прочее… Но душа Вивы кричала от муки.

Ей вспомнился тот день после их ссоры, когда они расстались с матерью: их сдержанные объятия, колючие шутки, и как потом она выла от боли, согнувшись пополам, в дамской комнате на какой-то железнодорожной станции. Мама не должна была отправлять ее в Англию. И в этом была правда, простая и ужасная.

В конце концов они умерли друг для друга, не сразу, а постепенно становясь все более равнодушными друг к другу. Ужасная, нелепая и бессмысленная трата любви.

Белые муслиновые шторы, еще больше звезд, серебристо-зеленый месяц над горизонтом. Снизу доносилась музыка, играл джазовый данс-бэнд, слышался смех. Ее родители, скорее всего, тоже бывали здесь. «Твоя мать любила танцы», – сказала миссис Уогхорн.

Теперь она представила себе мать – смеющуюся и ослепительно красивую, в зеленом шелковом платье и туфлях из змеиной кожи, темные волосы летают вокруг лица, – и что-то снова стронулось в ее душе. Теперь она знала нечто важное и не должна забывать об этом. Это как деньги в банке.

Какой бы печальной ни была ее смерть, в ее жизни было и много радостей: обожаемый муж, любимая работа, в которой она достигла немалых высот, дочери, когда-то радовавшие ее. Миссис Уогхорн смеялась как девочка, вспоминая о веселых забавах, которые они устраивали. А когда она говорила о работах матери, Виве казалось, что она молодела на глазах – так она восхищалась ее талантом и так дорожила посудой, оставшейся ей на память. Все это были реальные вещи.

Она встала, чтобы задвинуть шторы. На луну наползли облачка, и небо сделалось мраморным. Легкий ветерок взметнул кверху легкую ткань, и Вива поскорее захлопнула окно.

Ей пришла в голову мысль, настойчивая и ясная. Надо рассказать Фрэнку обо всем, что случилось в тот день. Если она не расскажет ему все сейчас, то найдет другие способы это скрывать, и правда смажется или исказится, как следы ног на песке. Тогда они и дальше не будут делиться своими сокровенными секретами. Это было опасно и даже могло оказаться роковой ошибкой. «Слабая детализация», – как сказал бы ее отец.

Она торопливо оделась, натянула чулки, провела щеткой по волосам. Что надо сделать, то надо сделать теперь, пока боль так реальна – если она протянет с этим слишком долго, у нее пропадет решимость.

Она посмотрела на часы. Десять сорок. Стойка регистрации скорее всего закрыта, портье уже не работает. Она выскочила из своего номера в коридор, пересекла холл и почти бросилась на кнопку лифта. Ее сердце бешено стучало, когда за ее спиной с легким стуком закрылись латунные дверцы.

Лифт медленно полз вниз. Когда он останавливался на этажах, ей хотелось кричать. Когда перед ней открылось пространство вестибюля с полированным кедровым полом, она метнулась к мужчине в тюрбане, сидевшему за стойкой.

– Я хочу послать телеграмму, – сказала она и едва не выхватила из его руки карандаш. – В Лахор, сегодня.

Он протянул ей бланк, и она написала:

ВСЕ ПОЗАДИ ТЧК ВСЕ СДЕЛАНО ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ РОЖДЕСТВО

Сердце так и норовило выскочить из ее груди, словно большая рыба.

Поскольку Тори абсолютно не умела хранить секреты, Роза с Тоби запретили ей встречать Виву на вокзале. Но в конце концов они смягчились – ведь идея (как она неустанно повторяла) принадлежала ей и было бы подлостью лишить ее такого удовольствия.

– Что случилось? – спросила она, увидев Виву, почти летевшую по платформе. – Ты выглядишь по-другому.

– Я и чувствую себя по-другому. – На этот раз Вива радостно пожала ей руку.

– Ну, рассказывай. – Тори игнорировала предостерегающий взгляд Розы. – Как, сундук был набит сокровищами? Ты видела кого-нибудь из знакомых?

Вива пыталась улыбнуться, что-то говорила о том, что она слишком голодная и пока не может говорить, а когда они шли к машине, словно невзначай спросила:

– Ой, кстати, мне никто не оставлял сообщений?

– Нет, – хором ответили все.

– Впрочем, я и не ждала ничего, – сказала Вива и тут же добавила: – Честное слово, не верится, что через два дня уже Рождество, – словно они только об этом и говорили.

Тори не понравилось, что Вива внезапно сделалась усталой и расстроенной. Она по-прежнему энергично шла по платформе, но как-то стала меньше ростом.

Ее волосы запылились, на чулке виднелась дырка.

Тори посмотрела на Розу.

– Но у нас приготовлен для тебя маленький сюрприз. Можно сказать, первый подарок на Рождество.

– Тори, честное слово. – Роза покачала головой. – Иногда хочется заглушить твой моторчик.

– Почему? – возразила Тори. – Что я такого сказала?

О сюрпризе больше не упоминали. Вива искупалась, помыла голову, и они сели пить чай на веранде. А когда допили, Тори подняла брови и с невинным видом сказала, что неплохо бы им прогуляться к конюшням и посмотреть, как кормят лошадей, и что это ее любимое занятие.

Вива, все еще немного бледная и напряженная, сказала, что не прочь размять ноги после поезда и подышать свежим воздухом. Она все еще не сказала ни слова о Шимле, но все уже привыкли, что она не очень охотно делится такими вещами, и не приставали к ней больше с расспросами.

К тому времени, когда они собрали Фредди с его айей и сообщили Тоби, что пойдут на прогулку, солнце уже садилось. Небо преобразилось в палитру розовых, малиновых, оранжевых и желтых красок. Девушки шли под руку по красной грунтовой дороге, и свет заката окрасил их лица. Они засмеялись, увидев, что светлые волосы Розы сделались ярко-розовыми.

Потом они свернули на тополиную аллею, которая вела к площадке поло. За их спиной остались спортивные площадки, школа, темнеющий лес, из которого вылетела стая попугаев, похожая при свете зари на миниатюрную радугу.

Дойдя до деревянных скамеек, они присели, чтобы отдохнуть, и стали смотреть, как двое мужчин играли в стикбол. Слыша их крики, грохот копыт, Роза тяжело вздохнула.

– Ты скучаешь по Джеку? – спросила Вива. Раньше она избегала спрашивать о таких интимных вещах.

Но Роза, выглядевшая в своем белом газовом платье поразительно юной и хорошенькой, не возражала против такого вопроса. Она ответила, что да, ужасно скучает – а потом шепнула:

– Не говори Тори, потому что она мечтает, чтобы мы все веселились, но я вижу плохие сны про него. Не знаю, к чему бы это.

Потом, поскольку Тори уже насторожила уши, сказала, по-женски капризно, что Джек сумел вчера прислать им телеграмму и сообщил, что нет никаких шансов на то, чтобы кого-то из полка отпустили домой на Рождество. И еще что-то о жутких снегопадах к северу от Пешавара, возле какой-то горной деревни, и что это секрет, поэтому он не может написать ее название. Джек будет торчать в какой-то жалкой хижине неизвестно где с двумя своими полковыми друзьями. Что ж, такова жизнь, но жалко, что он пропустит первое Рождество своего сына.