Потом она оробела, понимая, что на нее смотрят и подруги, и конюхи, которые даже перестали мести двор. Оробела и немного онемела.

– Я получил твою телеграмму, – сказал он. Она заметила, что у него выбилась из брюк рубашка. На подбородке виднелся маленький порез – это он торопливо брился и одевался тоже в спешке.

– Я хотел поехать в Шимлу, но подумал, что ты, скорее всего, уже уехала. И решил увидеться с тобой здесь.

– Он примчался как сумасшедший. – У Тори тоже навернулись на глаза слезы.

– Вива, ты точно ни о чем не догадывалась? – Роза сияла. – А я была почти уверена, что миссис Тори непременно проболтается.

– Нет, я даже не подозревала. – В голове Вивы все кружилось – слишком много эмоций.

Тори взглянула на часы.

– У меня идея, – сказала она. – До ужина еще два часа. Почему бы вам не прогуляться? Если хотите, можете не торопиться, – добавила она невинным тоном. – Ужин, как всегда, опоздает.

Снова оставшись одни, Фрэнк и Вива рассмеялись, потому что слышали, как, уходя, Тори громко сказала Розе: «Вот видишь? Я могу быть тактичной».

Потом Фрэнк легонько дотронулся до ее руки.

– Мы пойдем на прогулку, – сказал он двум конюхам, которые, опершись на метлы, откровенно таращили на них глаза. – Chee apbu lamkea?[91]

Когда конюх вернулся с керосиновой лампой, Фрэнк повернулся к Виве и шепнул:

– У реки есть летний домик – мы можем пойти туда. Хочешь?

– Да, – ответила она. – Очень хочу.

Она шла за ним по тропинке. Когда они остановились у маленькой пристани, где были привязаны две лодки, солнце бросало на реку последние лучи. Они замерли, любуясь угасающими красками неба, багровыми камышами, багровым семейством диких уток, которые плыли по реке. Через несколько мгновений все это исчезнет, и наступит ночь.

– Тебе холодно? – спросил он, видя, что она дрожит.

– Нет, не холодно, – ответила она и закрыла глаза. – Просто я очень рада…

Она решила сказать что-то разумное и нейтральное, что дало бы ей минуту передышки.

– Я рада, что мы встретим Рождество все вместе… – начала она, но он повернул ее к себе.

– Нет, – сказал он. – Не так. Я много дней думал о том, какая ты одинокая. Мне это невыносимо. Я так больше не могу.

– Не надо. – Она положила пальцы на его губы и поразилась их мягкости. – Подожди, когда мы придем в домик. Я расскажу тебе что смогу.

Они ускорили шаг, а когда подошли к дощатому мостику, он взял ее за руку и помог перейти через речку. На другой стороне под дубом они увидели жертвенник с горевшими внутри него свечами. Перед ним стояло блюдо с апельсинами и кусочками других фруктов – белки уже съели половину даров. За жертвенником виднелась поляна с белым деревянным домиком.

– Быстрее. – Он втащил ее внутрь домика, и, когда дверь закрылась, Вива огляделась вокруг.

Домик был почти пустой; в нем приятно пахло кедром и благовониями. В середине стоял стол, на нем пачка бумаги и несколько карандашей, у окна кровать чарпой с выцветшими подушками, а в углу столбики крикетной калитки.

– Хижина принадлежит одному из преподавателей, – объяснил Фрэнк. – Он уехал в отпуск. Тори сказала, что он разрешил воспользоваться его гостеприимством.

Пока он зажигал лампу и убавил фитиль до минимума, она смотрела на его длинные смуглые пальцы, на непокорную шевелюру, и ее снова стала бить дрожь. Еще никогда она не была такой растерянной.

– Садись, – сказал он. – Сюда, ко мне. – Он снова потянул ее за руку, и она села на чарпой.

– Я так волновался за тебя, – прошептал он. – Места себе не находил. Я…

Он погрузил пальцы в ее пышные волосы и поцеловал, поцелуй получился долгим и требовал большего. Когда ей не хватило воздуха и она оторвалась от его губ, туфли упали с ее ног, а каждая клеточка тела ожила и пела. Это было так непривычно, даже страшновато.

Он обнял ее за плечи и положил голову ей на плечо. Она поняла, что готова на все, чего больше всего боялась, больше всего желала.

– Стоп, – неожиданно сказал он. – Сначала расскажи. Что было в Шимле?

Она набрала в грудь воздуха и начала рассказывать про сундук, стараясь, чтобы это звучало не скучно.

– Понимаешь, все получилось почти как шутка – какая-то сгнившая одежда, папины зубные протезы… И если подумать, сколько я откладывала эту поездку…

Она рассказала ему, что видела дом, который давным-давно арендовали родители. Гари отвез ее туда по дороге на вокзал. Каким жалким показался он ей в тумане, заброшенный, ветхий, вокруг выросли деревья, веранда покосилась и наполовину сгнила. Она не сказала ему о качелях, болтавшихся на одной веревке; в них какая-то птица свила гнездо; качелях, где они с Джози качались часами; не сказала об их спальне наверху, со старомодными обоями, на которых изображены птицы, деревья и фрукты – она разглядела их из сада, – теперь жалкими, порванными и выцветшими. Два дерева упали на садовую дорожку, а все водостоки были либо сломаны, либо забиты старой листвой.

Вот так все и было. Никаких старых слуг, которые рассказали бы ей что-нибудь из былого, никаких соседей, которые помнили бы ее. Ничего! Только густой лес, смыкавшийся вокруг старого дома, поглощавший его, словно это была его цель.

Вива рассказала ему, как в последний день они с миссис Уогхорн ездили на кладбище Санджаули и как Вива впервые видела все три могилы, вырытые в ряд. Там было тихо и спокойно. Ветер шуршал в макушках сосен, и это шуршание напоминало ласковый плеск волн. Небо было жемчужно-белым. Она выполола траву на могилах, зачерпнула воду из протекавшего по соседству ручья вазой, которую привезла с собой, и поставила цветы.

Кто-то неправильно написал мамино имя на могильном камне, а Джози назвал Джозефиной; насколько Вива помнит, так ее никто не называл.

Фрэнк внимательно слушал ее, не сводя с нее зеленых глаз. Потом крепко сжал ее руку, и ей уже не было ни стыдно, ни страшно.

– Так, – сказал он, когда она закончила свой рассказ, – в конце концов, возможно, это было и хорошо; возможно, это поможет тебе успокоиться – хоть немного, – неуверенно добавил он.

Он сказал это с такой заботой, что Вива поняла – это поворотная точка. Внутренний голос твердил ей: Люди все время скрывают что-то друг от друга, говорят друг другу утешительную ложь, не надо питать иллюзий… Нет, какая-то ее внутренняя дверца захлопнется навсегда, если она сейчас будет, как прежде, скрытничать и увиливать от прямых ответов.

Она посмотрела на Фрэнка.

– Моя мама покончила с собой.

На прощание миссис Уогхорн поведала ей другие подробности маминой смерти. Теперь Вива пересказала их Фрэнку как могла полно и просто, и это стало для нее утешением.