рядом. Казалось, она очень устала: она была бледнее обычного и под глазом у нее появился фиалково-желтый след спадающего синяка. Как она потом рассказала, она случайно подралась с той тронутой леди, которую я видел на суде.

Сложно понять, зачем леди убивать ритуальным ножом во имя богини охоты за то, что она подралась с Бэйр, но скорее всего я просто не знаю всего, что было. Но рассказать мне никто не захотел, даже когда я попросил. Меня просто не слышали.

Бэйр и Арланд вообще вели себя странно за обедом. Они были как будто сплетены, окутаны одним и тем же мрачным и усталым настроением, им было все равно на происходящее вокруг. Я понял, что за те дни, пока меня не было, они что-то пережили и теперь, смотря друг на друга, думают о чем-то таком тайном, своем, что меня не касается.

Я чувствовал себя лишним, впервые за долгое время, и это чувство было мне неприятно. В первую очередь тем, что оно вернулось, хотя я был уверен, что больше никогда не буду чувствовать себя лишним себя среди людей, тем более рядом с Бэйр.

Но ведьма заметила мое настроение и начала говорить со мной, чтобы я не ощущал себя одиноким. Ее очень беспокоило мое самочувствие и то, как я держался в темнице.

Обычно мне нравится, когда она так заботливо расспрашивает у меня о моем здоровье и настроении, но не сейчас: когда она не видит, Арланд смотрит на меня с презрительной усмешкой, как на надоедливого ребенка. Этот взгляд мне не нравился.

Бэйр продолжала меня жалеть, хотя я доказывал ей, что мне было совсем не так плохо в темнице. Вдруг Арланд перебил ее и начал спрашивать про меня. Как я живу, что умею, как моя речь и все прочее, что обычно спрашивают про больного.

– Неужели он все время проводит в обличии крысы? – обеспокоенно спросил Арланд у Бэйр.

– А как иначе он будет поспевать за мной? Черт и меня не всегда возит, а второго попутчика просто скинет, – отвечает она.

– Тогда мы купим ему лошадь. Какой смысл было вытаскивать его в люди, если он все дни проводит в пути, в обличии крысы?

– Лошадь!? – Бэйр пораженно смотрит на Арланда. В его глазах мелькает искра самодовольства.

– Но я не люблю лошадей, и они меня не любят, мне нельзя на лошадь… лучше я сам буду лошадью! – возразил я.

– Леопольд, ты граф, – с укором посмотрел на меня Арланд. – Я вел переписку с Лореном, когда был в Ордене. Он писал, что при первой же возможности женился на твоей матери и что через свои связи закрепил твое имя в списке членов семейства. Ты теперь не бастард-оборотень, а полноценный член одного из древнейших родов Рашемии и ты не будешь проводить большую половину жизни крысой! Сегодня же мы купим тебе лошадь.

– Но я сказал, что не хочу ездить на лошади, – повторяю, хмурясь.

– Верно. Ты хочешь до конца жизни бегать по плечам Бэйр, – Арланд тоже нахмурился и посмотрел мне в глаза.

– Тебе самому бы хотелось по ним бегать, вот ты и злишься, – пожимаю плечами и перестаю смотреть в глаза брата.

Сейчас, когда я смотрел ему в глаза, начинал его ненавидеть. Мне не нравилось то, как Арланд себя вел со мной, но это плохо, когда кого-то ненавидишь. Очень неприятно. Такое чувство, что пачкаешься дегтем, а потом ходишь и пытаешься смыть, стряхнуть, но ничего не получается, так и остаешься с черным пятном, пока не полиняешь однажды.

Лучше уж не смотреть в черные глаза Арланда, чище буду.

– Лео, Арланд в чем-то прав… – неожиданно проговорила Бэйр, извиняющиеся смотря на меня. – Ты не можешь все время быть крысой. Собственная лошадь поможет тебе проводить больше времени в человеческом облике.

– Но я не хочу лошадь, – жалобно смотрю на нее. Почему она встала на его сторону? Она никогда не сделает для меня плохо, но почему сейчас соглашается с Арландом? Неужели такая глупость, как дорогущая лошадь, в самом может принести мне пользу!? Или Бэйр просто нравится соглашаться с ним?

– Мы просто сходим на скотный рынок и посмотрим там. Если тебе совсем никто не понравится, поедешь с Арландом, – предложила Бэйр.

– Я что, наказан? Или лошадь, или Арланд!?

– Это называется ультиматум, Лео, – улыбнулась Бэйр. – Ты взрослый мальчик, хватит тебе лазать по мне. Тем более, сейчас объявился твой кровный братец – теперь будешь лазать по нему, если не хочешь лошадь.

– Почему бы не включить в этот ультиматум для разнообразия что-нибудь приятное? – проговорил я, отворачиваясь. Злиться на Бэйр я просто не мог, особенно когда она так смотрит своими теплыми глазами. – Например, клубничное мороженое или пряник!

– Ладно, выберешь лошадь, куплю тебе мороженое, – усмехнулся Арланд. – Идет?

– Идет. Так будет справедливо.

– Согласен, – вновь кивнул братец.

Мы расплатились за обед и отправились на скотный рынок, к месту, где несколько коневодов продавали лошадей.

– Выбирай, – сказала Бэйр, указывая на животных, размещенных в четырех разных загонах. Каждый из загонов принадлежал какому-нибудь из торговцев, которые со скучающим видом стояли неподалеку.

– Он-то выберет, – фыркнул Арланд и подошел к первому загону. – Вряд ли Леопольд понимает что-нибудь в лошадях.

– А ты, значит, понимаешь? – усмехнулась Бэйр и пошла за ним.

– Понимаю, – кивнул Арланд и принялся осматривать стоящее перед ним животное.

Это была очень вредная гнедая кобыла – у нее в глазах так и светился дурной характер. Когда я подошел поближе, чтобы посмотреть на нее, она испугалась и нервно заржала, начала дергаться, пытаясь убежать подальше, но привязь не дала ей этого сделать, и тогда кобыла стала старательно грызть удила.

К нам подошел хозяин лошадей. Недовольный толстый мужик с большущими усами.

– Лошадь ищите? – спросил он.

– Нам для неопытного наездника. Для него, – Арланд указал на меня.

– Нелюдь? – мужик нахмурился еще страшнее и смерил меня как будто испытывающим взглядом. – Я верно понял, вы хотите лошадь для нелюдя?

– Именно, – подтвердила Бэйр.

– Для нелюдя не подойдет ни одна нормальная лошадь. Чистокровные всегда верно чуют недобрую расу. У меня вы для него лошади не найдете, – проворчал мужик и пошел от нас к другому покупателю, который выглядел побогаче, и вообще его брезгливый вид обещал много приятных любому торговцу хлопот.

– Может, мне лучше ящерицу, похожую на Мафусаила? – предложил я, отвлекшись от наблюдения за торговцев.

– Кудеяр говорил, что Мафусаил единственный в своем роде. Рэмол создал его специально для царевича, потому что ни одна лошадь не хотела принимать полукровку, – напомнила мне Бэйр, погладив по морде