– Слушай, я страшно рад за тебя. – Маркус сделал шаг к столу, но она быстро вытянула руку ладонью вперед:

– То, что вы до сих пор свободны, не означает, что вы не преступник. Дело «Бриатико» закрыто, это верно. Но это дело находится между вами и законом, а то, о чем мы говорим, находится между вами и мной.

– Если бы ты прочла мою книгу, то знала бы все ответы!

– У меня нет к вам вопросов. Мы с вами в расчете. Я потеряла брата. Вы убили того, кому я должна была отомстить. Забирайте свои документы и уходите.

– Петра, ты ошибаешься. Я скажу тебе, кто продал оливковую рощу. Но он не убийца. То, что я оказался здесь в эти дни, чистой воды совпадение. Капитан вовсе не был моим отцом. Английская горничная не была моей матерью. Марка с сицилийской королевой никогда меня не интересовала. Дай мне лист бумаги, я все напишу.

Маркус старался говорить тихо и убедительно, но она вертела в пальцах карандаш и смотрела в окно со скучающим видом. В какой-то момент он услышал себя со стороны, как бывает, когда слушаешь собственный голос в записи, и поразился: его речи звучали как речи лжеца.

– О да, вы напишете, – она холодно посмотрела ему в лицо, – вы все что угодно напишете, это ведь ваше ремесло. И все что угодно сделаете. Про человека иногда узнаешь две вещи сразу, это как в незнакомом городе услышать бой часов: сразу понимаешь, где ратуша и который час.

– Какая, к черту, ратуша! Я мог бы многое тебе объяснить, если мы выйдем отсюда и выпьем хотя бы кофе. Почему в этой деревне никто никого не слушает?

– Машину получите в понедельник утром на паркинге, – сказала Петра, снова уставившись в окно. – Сегодня патрульного нет в участке, а ключи у него.

– Ладно, я понял. Сними свой казенный пиджак, повесь его на спинку стула, и пойдем в «Колонну». Там я расскажу тебе, как обстоят дела.

– Ваши права на конторке дежурного. Больше сюда не приходите.

– Я куплю тебе вишневого мороженого. Как раньше.

– Уходите, пока я не передумала.

– Петра.

– Да убирайся же.

* * *

Выйдя из участка, он остановился, едва спустившись с крыльца: площадь была заполнена народом так плотно, что пройти через нее можно было только по канату над головами. Даже в пустом фонтане стояли какие-то дети с лавровыми ветками. Утро было на удивление жарким, лагуна сияла в солнечной дымке, словно аквамариновые четки, и тишина, висевшая над площадью, казалась особенно непроницаемой. Ни музыки, ни разговоров, слышны были только шелест бумажных гирлянд и слабые жестяные звуки, доносимые ветром из гавани.

Но какова Петра? Он потянулся за трубкой, и тут же вспомнил, что оставил ее в кармане куртки вместе с табаком. Преображение маленькой медсестры в комиссара будет покруче превращения титаниды Лето в волчицу. Нет, здесь будет уместнее превращение красавицы Но в корову: судя по всему, нового комиссара до сих пор гонит и жалит божественный овод.

Из дверей церкви выходили люди в белых накидках и медленно струились в расступающейся, будто воды, толпе. За ними выступали члены братства в полосатых капюшонах, накинутых на опущенные головы. Впереди всех шли четыре босых священника, в одном из них Маркус узнал местного падре, несущего в вытянутых руках что-то вроде железной шкатулки. Он долго стоял на крыльце, провожая процессию глазами, и очнулся, только когда онемевшая деревня снова обрела голос.

Как можно поверить в то, что «Бриатико» принадлежит старику в драных сандалиях, похожему на сбежавшего из плена легионера? И никто об этом не знает. И как поверить в то, что убийца двоих людей работает на траянской почте, ездит на красном скутере и флиртует с сержантом полиции?

Маркусу нужно было выпить. Головоломка «Бриатико» лежала перед ним, светлея всего лишь парой недостающих фрагментов, но он не чувствовал радости, скорее что-то похожее на досаду. Больше того, он был обескуражен тем, что расследование так быстро привело его к разгадке. Говорить ли клошару правду? И сколько правды сказать? Стоит потянуть за нитку, как размотается вся грязная кудель, многолетнее безнадежное вязание норн.

Клошар узнает, что его нежная веснушчатая внучка убила своего отца, подстроив ему западню. Еще он узнает, что тринадцать лет назад два игрока в покер убили старуху ради сомнительной сделки с холмом, ту самую Стефанию, с которой клошар обнимался на сене, покуда его младший брат сторожил у конюшни, сидя на повозке с ящиками, пропахшими рыбой. И кто эти два игрока в покер? Два заговорщика, два поганых куска пряжи, они и были той самой настоящей семьей, о которой клошар так убивается, что готов плыть на край света. И как ему жить с такой новостью? Не лучше ли отправиться в Картахену?

Стоило процессии покинуть площадь и скрыться за поворотом, как люди задвигались, заговорили и стали расходиться. Кое-кто последовал за процессией, некоторые уселись на залитой солнцем террасе кафе, а те, что пришли из соседних деревень, потоптались немного возле церкви и отправились восвояси.

Маркус спустился с крыльца и побрел вслед за монахами, разглядывая спину раскрашенной статуи из папье-маше, покачивающейся над головами, он был твердо намерен дойти до того места, где процессия остановится. Вероятно, они отправятся на холм, как рассказывал клошар, хотя теперь там некому накрывать столы с угощением.

Времена богобоязненной Стефании прошли, в поместье нет ни барыни, ни слуг, чтобы резали сыр и таскали ведерки с фрулатте. Нет и часовни Святого Андрея, которую они могли бы почтить своим вниманием, невзирая на православный крест на дверях.

Ну конечно же, святой Андрей! Он остановился и невольно оглянулся на желтую крышу commissariato. Вот почему комиссар так отчаянно собирает деньги на новую часовню. Пожар девяносто девятого года не дает ей покоя. Хорошо, что она не знает, с каким пеплом смешалась земля под анемонами, посаженными вокруг беседки. И не узнает, даже если найдет его книгу в ящике своего стола, куда ее бросил бездельник Аттилио.

Процессия завернула на узкую виа Сен-Джакомо и вытянулась в длину: на улице могли разойтись только четверо прохожих. Впереди у них виале дель Порто, где и двое не разойдутся, подумал он, я успею вернуться бегом на площадь, купить стакан вина в траттории и догнать их возле гавани.

Выходит, Пеникелла был тайным хозяином со дня сделки с греками, подумал он, заворачивая в кафе, забитое нарядными людьми. Когда это случилось? Еще в две тысячи пятом Аверичи размахивал маркой в игорных притонах, а уже через год ее выставили на торги. Значит, я был прав: есть вероятность, что письмо конюха англичанке, изгнанной из поместья, стало причиной не только его собственной гибели, но и поспешной продажи «сицилийской ошибки». Наверняка конюх написал бывшей служанке лишь тогда, когда отчаялся добиться ответа от самого Аверичи. Написал, не зная, что его дни уже сочтены. Хозяину жгло карман краденое наследство, он избавился от него на аукционе, купил у греков поместье, замел следы и в охотку занялся реставрацией.