— Что… приключилось? Почему ты плачешь? — тихо прошептала спутница, приближаясь к Момо.

По его коже запорхали заботливые пальчики травницы, спешащие изничтожить любые следы пролитого горя и осушающие слёзы так, как умели — посредством робких прикосновений.

— Не знаю, — отрешённо ответил актёр, всё ещё смотря в одну точку. — Наверное потому, что родился в доме скорби. А таким только в неудачах повезёт.

Вдруг в него ударил резкий порыв воздуха, который проделал за Лили всю трудную работу — насухо вытер прекрасное юношеское лицо.

— Хм, действительно, здесь пахнет зиртаном. Но это хорошо! Пойдём!

Момо воспрянул духом так же неожиданно, как и впал в уныние до этого. Однако теперь он снова вышагивал по гребню крыши, преисполненный силы и уверенности.

— Если воздух наводнится волшебными искрами зиртана, то нам с Главой будет намного проще прочесть это злополучное иноземное заклятье — покров благонадёжности, — рассуждал паренёк, пока спускался на соседние лавки и помогал слезть Лили вниз.

— А как же Бел-Атар? Он хотел помочь с чтением формулы! Да и я…

На земле травница уже в который раз за сегодня оказалась в крепких объятьях спутника, но, поскольку все препятствия были успешно преодолены, а спектакль — окончен, то Момо быстро отпустил подругу на свободу, расцепляя руки сразу после того, как женские туфельки задели мостовую.

— Мы с Главой сами справимся! — почти закричал на девушку Лан. — Не суйся туда! И ни в коем случае не разрешай Касарбину участвовать!

— Но почему? — Лили со всех ног помчалась за Момо, который спешил к месту встречи с Ирмингаут.

— Потому, что это заклятье очень сложное для понимания. А магия неизбежно приводит к безумию! Особенно смертных. Тебя волнует будущее Касарбина или нет? Никогда не позволяй ему браться за формулы заклятий. От них — лишь вред.

Момо резко остановился под аркой-полумесяцем, что обрамляла выход из квартала развлечений и за которой лицедеев по договорённости дожидалась Ирмингаут.

— Глава тоже сведуща в колдовстве, — тихо прошептал юноша, — однако она следует пути своих предков и её магия — дикая, опасная и кровавая. Всякий раз, когда она творит чары таким образом, у неё отщепляется настоящий кусочек души, так что… злоупотреблять подобным — сумасшествие.

Лили несказанно удивилась, что Момо отвечал ей столь честно и откровенно. Они оба стояли на мрачных и пустынных улицах Исар-Динн, где уже давно потухли все огни и воцарилась непроглядная тьма, да ещё и в ночь, когда на город обрушился очередной золотой катаклизм. Очевидно, это — не лучшее время для выяснения отношений или пролития света на туманные особенности чародейства. Впрочем, как гласил девиз дома Амуин, как ни единожды упоминал Эр Данаарн лично, и как считали другие мудрецы — именно во тьме проще разглядеть крупицу истины, когда она призывно блестит.

— Только поэтому мы всегда хотели привлечь к нашему делу мага из Исар-Динн. Но, как оказалось, понять иноземную формулу заклятья — не плёвая задача, так что… Мы с сестрицей до сих пор не постигли смысл одной строчки, но ритуал уже начали подготавливать. Поэтому, прошу тебя, не суйся ни в наши планы, ни напрямую в опочивальню Ирмингаут, скоро там заструятся реки крови. И отвлеки как-нибудь Касарбина. А то мне бы очень не хотелось, чтобы он тоже расстался с частицей души ради… хм.

— Разве маги Элисир-Расара колдуют так же? Разве они тоже растрачивают душу на каждое прочтённое заклятье?

— Ты вообще слышала, что я говорил о доме скорби или нет? — уже полушутливо вопросил актёр, взмахнув руками, и Лили захихикала. — Пойдём, быстрей!

Впервые Лили всерьёз задумалась о том, что, должно быть, жалость — это мерзкое чувство, и искреннее участие, ровно, как и добродушие — гораздо лучше. Следует без сожалений предлагать терпящему бедствие руку заместо слёз.

Пальцы королевы постоянно дрожали. Теперь она с трудом справлялась даже с тем, чтобы поднеси ко рту плошку с драгоценным отваром и не пролить ни капли. Кто бы мог подумать, что жестокосердная судьба отречётся от неё, что её ясные, вечно безоблачные небеса вдруг затмятся, что на горизонте сгустятся тучи, отравленные свинцом, а единственный доступный Зармалессии свет будет рождаться пугающими молниями. Среди членов её семейства издревле из уст в уста передавалась поговорка, что, мол, стоит только повернуться к кому-то спиной — он тут же воспользуется удачной ситуацией и лично вонзит в тебя клинок. Или это была присказка дома Амуинов? Не имеет значения; главное здесь другое — любой ценой сохранять выгодное положение, заключать мнимые альянсы, создавать видимость взаимопомощи и прочных уз при неусыпной бдительности, и никогда, никогда не отворачиваться от союзника, иначе… он тебя и подведёт, а ты уже открыл ему все слабости.

А что, если этот союзник — твой законный супруг? Или сокровенный отпрыск? Или двоюродный брат, возлюбленный кузен? Что тогда? От них тоже полагается ожидать подвоха, всячески таить собственные мысли и ревностно оберегать сердце, словно непреступную крепость из камня? Толкуют, будто в самых достославных и процветающих городах Ассалгота времена захватов замков миновали давным-давно, и ныне обветшалые и бесхозные помещения повсеместно перестраиваются в роскошные усадьбы, так что… Видимо, оборонительные сооружения чахнут не только без жильцов, но и без осады. Никому не нужно то, чего повсюду имеется в достатке, и чей век уже истёк. Сердце-крепость — это всегда покинутый дом.

Сидя на позолоченном кресле Зармалессия подрагивающими пальцами придерживала плошку из тончайшего, полупрозрачного фарфора и медленно прихлёбывала успокоительный отвар из трав. Когда рута и шалфей не помогают от ведьм и демонов, то на выручку приходит ромашка с корнем валерьяны — они, хотя бы, усмиряют разгулявшееся воображение. Когда глаза не прельщаются тенями и не бегают по углам, то становится куда проще избавиться от неприятного чувства всеобъемлющей опасности, что исходит от того, за чем ты не в силах наблюдать.

Первая встреча с Зархелем, ровно, как и все последующие, не принесли Её Милости ни утешения, ни уверенности. Скорее напротив. Если раньше Главный советник был только рад развеять собственной рукой все страхи и сомнения, что одолевали королеву-мать день за днём, если прежде он с удовольствием прогонял и тучи с горизонта, и марево из глаз, то теперь его будто вообще не волновали чаяния кузины. Зархель страшно изменился.

— Никому не нужна вдова с ребёнком на руках, — шептала в бреду Зармалессия, и на её бледном и слегка влажном лице, будто покрытым воском, отражался светло-голубой свет, льющийся из окон напротив.

Королева-регент всё ещё носила корону из золота, янтаря и жемчугов, её пышные