– А кто вам сказал, что были общебригадные учения?

– В генеральских мемуарах вычитал.

– Ох, уж эти генеральские мемуары, все кто их писал – «ангелы» и все поголовно «герои» войны. И кровь на их руках только вражеская…

Про наш десант было написано у одного генерала, что изначально было решено выбросить десант на участке в 100 км длиной. А как иначе «летунов» оправдать и обелить? Только кто из наших выживших штабных помнил другую цифру – зона выброски 5 км на бригаду.

Озадачили вы меня. Не помню я подобных учений. Если бы такие были, я бы эти учения помнил. Связь с бригадой держать – это моя обязанность. Не было массовых учений… Отдельные высадки батальонов отрабатывались, но не более.

По поводу артдивизиона. Сейчас пытаюсь вспомнить, как выглядели парашютные контейнеры для сброса пушек и снарядов, – и не могу. Дверь в фюзеляже ЛИ-2 шириной 70 см, орудие в самолет не затащишь. Дивизион наш вроде должен был получить орудия в тылы врага из самолетов, приземляющихся уже на посадочную полосу на захваченной территории. Не могу точно вспомнить… Боевая подготовка дивизиона была средней, было только несколько боевых стрельб. Если боеприпасы для стрелкового вооружения для нас не экономили, то по поводу снарядов сразу шла в ход довоенная еще пословица: «Берегите снаряды! Цена каждого выстрела из орудия – это пара хромовых сапог!»

– Как одевали и кормили десантников?

– Обычная солдатская форма. Никаких десантных шлемов, ботинок, курток и комбинезонов у нас не было. Зимой прыгали в ватниках. На Днепре высаживались в гимнастерках и пилотках.

Кормили нас на удивление прилично, не соблюдая строго рационы скудных тыловых норм питания. Почти все продукты были «ленд-лизовские». Да и мы сами могли тайком молодой картошки накопать…

– Когда вы узнали, что бригада направляется на фронт?

– В начале сентября поползли по бригаде слухи, что скоро в бой. Да и так все чувствовали, что бригада готова и не будут нас в тылу «мариновать», когда на всех фронтах наступают.

Потом – приказ на погрузку в эшелоны, и поехали мы на фронт. На каждой большой станции нас собирали на митинг. Выносили на середину знамя бригады. Выходили замполиты и говорили: «Солдаты! Родина на вас надеется, что вы выполните поставленные задачи!» Вы же сами знаете наш девиз – «Никто, кроме нас!»… Подъехали к Украине, и всем зачитали приказ: «Категорически запрещено общение с местным украинским населением». Но гвардейские значки и знаки парашютистов были у всех на гимнастерках, так что все, кому надо, видели – к фронту едут десантники. Помню, когда ехали, по репродуктору передавали сообщение о боях за Ярцево и на подступах к Смоленску.

Перед выездом из Подмосковья сходили на могилы товарищей, погибших при подготовке бригады. Кто-то из наших произнес вслух: «Мы еще им позавидуем…»

– Что было дальше?

– Приехали на аэродром в районе Лебедина. Стояли уцелевшие, еще довоенные огромные ангары, крытые каким-то специальным стеклом. Был сильный дождь, так мы первым делом заносили парашюты в ангары, чтобы они не намокли. Сами разместились там же.

Через два дня, утром, нас разбили на расчеты, и было предельно ясно – «Выброс десанта – сегодня!»

– Григорий Чухрай вспоминал, что утром над аэродромом, где десантники готовились к выброске, появился немецкий самолет и сбросил листовки со следующим текстом: «К встрече десанта готовы! Прилетайте поскорее!»

– Было такое. Нам сказали не поддаваться на провокации. Поймите, мы даже этим листовкам особого значения не придавали. Мы и так знали, что из этого десанта никто живым не вернется… Знали…

И были готовы умереть как один, но выполнить свой воинский долг… Мы десантники, этим сказано многое.

Не было гнетущего ощущения приближения смерти. Просто пришло наше время идти в бой… Незадолго до отправки мы выпросили у инструктора летную фуражку и пошли фотографироваться. Я послал фото брату, написав на обороте карточки: «Не забывай! На вечную память!» Я знал, что эта фотокарточка моя последняя. Сейчас она у вас в руках. Оказалась не последней. Бывает… Повезло…

Не забывайте еще один момент, наш десант был личной операцией Жукова, а этот человек не умел останавливаться, пока кто-то из личного состава подчиненных ему частей еще оставался целым. Откуда я знаю, что это личная операция маршала по расширению Букринского плацдарма? Из упомянутых вами всяких там «генеральских» мемуаров. Летчик АДД Скрипко об этом прямо написал.

– Какова была экипировка десантников перед вылетом? Как происходило распределение по самолетам? Какую информацию вы имели о месте выброски? Были ли сообщены простым десантникам опознавательные сигналы?

– Я должен был лететь в первой группе высадки с управлением бригады. Нас отобрали 9 человек из дивизиона в первую волну десанта. Мое вооружение – карабин, 200 патронов (разрешали брать боеприпасы по максимуму), 6 гранат, финский нож. Никаких зажигательных гранат, стропорезов, саперных лопаток на нас не было. Выдали коробку, вернее сказать, пакет с американским сухим пайком. Не было у нас, у простых десантников, пистолетов или толовых шашек, сигнальных фонариков, ракетниц. Может, у второй волны десанта и были фонарики, но у нас их не было точно. У каждого был вещмешок или плащ-палатка, в которую заворачивали одежду и прочее. Вот все, что я запомнил по снаряжению. Вес нашего «добра» составлял примерно 40 кг. Боевой прыжок производили с парашютом ПД-42, запасной парашют не брали. Прыгали с документами и орденами. Никто не снимал с себя гвардейские значки. Радиорасчет в десанте – это два человека. Мой напарник с рацией РБМ попал в один самолет, а я, с батареями к рации, аккумулятором и шифроблокнотом, был в другом самолете. Глупость ужасная – разделить радиорасчет… Сообщили, что бригада будет высажена в районе Пекари – Грушево, в 10 км за Днепром, и после, на земле, будет поставлена основная боевая задача. Никаких страховочных вариантов, вроде «место сбора в Каневском лесу» мы не получали. При приземлении мы были должны закопать парашюты и идти на место сбора, согласно обусловленным сигналам из ракетниц. Я еще подумал, как же мы без саперных лопаток парашюты закапывать будем… О возможной скорой смерти не думалось, просто я знал, что она уже близко и ждет меня.

Условный сигнал для сбора во вражеском тылу – серия ракет определенного цвета, но что с этим получилось, я расскажу позже. У нас не было голосового пароля или специальных опознавательных нашивок на форме. Мне, как радисту, только объяснили, что в случае угрозы пленения я обязан уничтожить шифроблокнот, а потом себя. Мы, радисты, выучили наизусть все частоты и позывные в бригаде. Все командиры были уверены в успехе десанта! Может быть, поэтому и не уделили должного внимания опознавательным паролям и сигналам, а мы из-за них так влипли! Утром перед высадкой нас разбили на десантные расчеты, по 18 человек на «Дуглас». В этих самолетах было сделано по двери с каждой стороны, и каждая девятка десантников покидала борт со своей стороны. В расчет входил один офицер. Ему в обязанность вменялось, после того как десантники прыгнут, быть замыкающим и выбросить с самолета два ПДММ (парашютно-десантный мягкий мешок), наполненные боеприпасами, и только после этого он имел право прыгнуть сам. Объявили, что прыгать будем с высоты 500 метров, интервал времени при прыжке – 10–15 секунд, один за другим. Боялись большого рассеивания бойцов при десантировании. Комбрига Гончарова с нами не было, вроде с нами полетел в первой волне десанта начштаба Красовский. Я был прикреплен к самолету с бортовым номером девять. Когда дали приказ о посадке в самолеты, в десяти метрах от нашего самолета находилась командир летного полка ГСС Гризодубова, знаменитая летчица довоенной поры. Сели, ждали наступления темноты, летчики включили моторы, и первые пять самолетов медленно стали выруливать на взлетную полосу… И все… Полетели мы навстречу войне. К нам вышел один из летчиков и произнес: «Ребята, не волнуйтесь. Мы экипаж опытный и район выброски знаем хорошо. Над целью будем через один час и десять минут. Прыгаете по третьему «зуммеру». А пока отдыхайте…»