— Я желаю…

— Иштар, — перебила Малика. — Я ведь тоже перед тобой в долгу. Ты хочешь, чтобы я поехала в Ракшаду — я выполню твоё желание. Я поеду.

— Малика! — вскричал Адэр. — Никогда не влезай в разговор мужчин!

— Она шабира, — пробасил Альхара. — Она может говорить, когда захочет.

Вскину руку, Адэр указал в окно:

— Шабира там. — Указал пальцем в пол. — А здесь она подчиняется мне.

— Мне можно сказать? — прозвучал от двери голос Йола.

Адэр ударил кулаками по подлокотникам:

— Не суйся, старик! — Посмотрел на Малику. — И ты молчи! — Перевёл взгляд на Иштара. — Надеюсь, твоё желание достойно хазира Ракшады.

Иштар потёр мочку уха:

— Шабира, собирайся. Нас ждут.

— Я поеду… — начала она.

— Малика! — процедил сквозь зубы Адэр.

— Я обязательно поеду. Но не сейчас. Чуть позже.

— Ты должна знать наш язык, — сказал Альхара. — Верховный жрец ознакомит тебя с ритуалом, поможет выучить заклинания. Это очень сложная церемония. На подготовку уйдёт много времени.

— У меня остались незаконченные дела.

Иштар посидел, рассматривая голову тигра на груди Малики. Кивнул:

— Хорошо. Альхара останется с тобой. Я пришлю за вами корабль.

Боясь взглянуть на Адэра, она прижала сомкнутые ладони к губам:

— Я вернусь в Грасс-Дэмор?

— Вернёшься, — заверил Иштар. — Если захочешь. А теперь оставьте нас с Адэром Карро.

Малика, посланник и Йола вышли из зала. Охранители и стражи последовали за ними.

Иштар расслабленно откинулся на спинку кресла, вытянул ноги:

— Ты берёг его для себя?

— Кого?

— Бутон, который распустится и расцветёт в Ракшаде.

— Осторожно, Иштар. Лимит вежливости я уже исчерпал.

Иштар поднялся:

— Скинь груз с плеч, иначе он тебя раздавит.

Кивнул и с чувством собственного достоинства пошагал по глади моря, застывшей в мраморе.

***

Малика целый день просидела в комнате, ожидая вызова к Адэру. Вечером Луга сообщил, что хазир отбыл со своим войском, ориенты ушли следом, правитель уехал в Лайдару час назад. Нервы сдали.

Малика вбежала в архив:

— Кебади! — И схватилась за спинку стула.

Летописец оторвал взгляд от бумаг, отодвинул документы на край стола:

— Кто за тобой гнался?

— Я хочу сжечь твой архив.

Кебади снял очки, взял фланелевую тряпочку:

— Чем он тебе насолил?

— В нём нет самого важного. В нём нет древнейшей истории Ракшады. — Малика затравленно посмотрела по сторонам. — Никому не нужные бумажки.

— Ну, если ты так считаешь…

Пошатываясь и спотыкаясь, она подошла к старику. Упала на колени и обхватила его ноги:

— Мне плохо, Кебади. Мне очень плохо.

Он отложил очки и тряпочку. Скрипнув стулом, обнял Малику за плечи:

— Что случилось, дочка?

— Я не хочу ехать в Ракшаду.

— Куда?!

Малика расплакалась. Глотая слова и перемежая фразы всхлипами, рассказала, как загнала себя в ловушку.

Кебади погладил её по голове. От ласковых подрагивающих прикосновений сдавило дыхание.

— Я не вернусь, — всхлипнула Малика и уткнулась лицом в серый, усеянный чернильными пятнами балахон.

— Вернёшься. Возложишь тиару и вернёшься.

— Он хитрый. Он очень хитрый, Кебади. Мне его не перехитрить. Он меня не отпустит.

— Зачем ты ему?

Малика вскинула голову:

— Я унизила его. На суде. Женщина спасла ему жизнь. Для ракшадского воина это сильнейшее оскорбление. Он хочет отомстить мне.

— Он признал тебя шабирой. Странный способ для мести. Не находишь?

— Другой причины нет.

Кебади натянуто улыбнулся. Пергаментную кожу на лице усеяла паутина морщин. Маленькие глаза превратились в грустные щели:

— Есть. А ты её не видишь.

— Какая?

— Он мстит не тебе. Адэру.

— Адэру? Ему всё равно. Я целый день ждала, когда он меня четвертует, а он уехал и даже слова не сказал.

Летописец похлопал Малику по плечу:

— Ты сильная. Ты моруна. Неужели не справишься с каким-то хазиром?

— С каким-то… — Она потёрлась щекой о грубую ткань, пахнущую расплавленным воском и старыми книгами. — Спасибо, Кебади. Мне надо было выплакаться.

Поднялась на ноги, окинула взглядом полки, заваленные бумагами. Посмотрела на стопы документов в проходах между стеллажами.

— Сожгу, когда вернусь.

В коридорах хозяйственной пристройки было безлюдно. Из комнат доносились возбуждённые голоса прислуги: одни обсуждали воинов, другие радовались отъезду вечно недовольного правителя, кто-то хвастался, что будет прислуживать Альхаре. На кухне поварихи обговаривали меню для гостя.

Малика подошла к комнатке Муна. Открыв дверь, переступила порог, легко, непринуждённо, словно проходила мимо и вдруг решила заглянуть.

Догорающий за окном закат окрашивал потолок и стены в брусничный цвет. Йола и Мун сидели на узкой кровати. От сгорбленных сухощавых фигур веяло безысходной тоской.

— Почему такие печальные? — спросила Малика. Подойдя к окну, отодвинула герань, примостилась на подоконнике. — Прекрасный вечер.

— Ты собралась в Ракшаду к этому нелюдю? — спросил Мун.

— Собралась.

— Зачем?

— Так надо.

— Йола рассказал, как ты упиралась.

— Он сидел далеко, и как всегда всё перепутал.

— Йола не глухой и не слепой, — отозвался старейшина недовольным тоном.

Малика подышала на стекло, на запотевшем пятачке нарисовала солнце, наполовину опустившееся за горизонт:

— Я всегда хотела уехать далеко-далеко. И тут такая удача. Только представь, Мун: море, корабль, таинственная страна. Иштар столько о ней рассказывал. И там нет зимы. Здесь выпадет снег, а там будет жарко.

— Смотри, не запарься.

— А как же Адэр? — спросил Йола. — Ты сможешь без него?

Малика укоризненно посмотрела на Муна:

— Проболтался…

— Это не я.

— Понятно. Стоило расслабиться, и моя тайна у всех на устах.