— Никто не знает, — сказал Йола. — Только я.

— Это начало. — Малика прильнула лбом к стеклу. — Тогда мне тем более надо уехать.

— Дочка, — вновь заговорил Йола. — Я не могу говорить об Иштаре плохо. Он очень помог нам.

Малика прижала ладонь к плечу — заныл старый шрам, оставленный прутом:

— Так возрадуйся! Я ублажила вашего спасителя.

— А ты не перебивай старика. — Йола поёрзал на краешке матраса. — Ракшады такие, своего не упустят. Задурманят тебе мозги, ты и забудешь о доме. Они своим-то бабам, вон, задурманили. Сидят как мышки и даже не пикнут.

— Йола! Не трави душу!

— Я не травлю. Я чего сказать хочу… Когда-то у нас был трёхмачтовый корабль. Моряки надолго уходили в море. До острова Ориенталь путь не близкий, три недели в открытом море. Потом обратно. Это у ракшадов такие корабли, что не успеешь оглянуться, и ты уже на месте. Наш кораблик был тихоходный, шёл на одних парусах. Моряки покидали берег Грасс-Дэмора и мечтали быстрее вернуться домой. И всегда возвращались, хотя бывали в таких переделках. А знаешь, почему возвращались?

— Почему? — спросила Малика, глядя на аллеи, затянутые густо-розовыми сумерками.

— Они вступили в сговор с Богом. У каждого моряка был ключ к сердцу. Они заговаривали их перед каждым плаванием и отдавали на хранение любимым. Бог не призывает на высший суд людей с закрытыми сердцами.

— Красивая сказка.

— Это не сказка. Когда наш корабль сгорел, о заговоре забыли. А я помню. Благодаря твоим родителям у тебя два ангела-хранителя, Малика. Огонь и вода. Веришь ты в Бога морских пучин или нет, он всегда с тобой рядом. Обратись к нему с просьбой, и он услышит.

— С какой просьбой, Йола?

— Ты хочешь вернуться домой? — спросил Мун.

Малика потёрла плечо; шрам горел огнём.

— Хочу.

— Вот и попроси нашего Бога перекинуть мостик над морем, чтобы ты нашла дорогу обратно.

— Мун съездит к Ахе, — сказал Йола. — Брат сделает ключ, а я напишу заговор.

— И кому я должна его отдать?

— Тому, кого любишь.

— Адэру? — Малика выдавила улыбку. — И что я скажу? Вручаю вам ключ от моего сердца?

— Я могу вместе с горничной войти в его апартаменты и где-то спрятать, — предложил Мун.

— Где? В столе, под периной? А вдруг он найдёт и подумает, что это я. Он точно подумает, что это я. Я ведь ведьма. Проклятия и заговоры — моя стихия.

Мун покряхтел:

— Но это и есть заговор на возвращение.

— Может, отдать его тебе? Я люблю тебя больше всех.

— Не ёрничай! Мы хотим как лучше.

— Я рассказал, как поступали ориенты, — произнёс Йола. — А ты поступай как знаешь.

Малика задумалась. Что она теряет? Вдруг заговор подействует, и пусть на последнем дыхании, но она вернётся домой.

— Хорошо. Пишите заговоры, делайте ключи. Я спать.

Неуверенной походкой направилась в свои покои, зная, что этой ночью уснуть не получится.

Утром Малика засобиралась в дорогу. Время поджимало, а дело, которое предстояло закончить, было очень важным. Сложив в чемоданчик сменную одежду и отказавшись от завтрака, вышла из покоев.

В коридоре стоял Луга.

— Альхара ждёт вас в библиотеке, — сказал он и забрал у неё чемодан.

Малика ступила в зал, заставленный книжными шкафами, столиками и креслами. Несостоявшийся шабир поприветствовал её привычным для ракшадов образом и вперился в пол.

— Я пригласил тебя на занятия, шабира. Я буду учить тебя нашему языку и знакомить с нашими законами.

— Этим я займусь в Ракшаде.

— Это приказ хазира. Если я его не исполню, меня посадят на кол.

Она сцепила на животе пальцы:

— Моё желание — для тебя это пустые слова или приказ?

— Приказ. Если я его не исполню, ты вправе лишить меня жизни.

— Ну и в ситуацию ты попал, Альхара.

— Разногласия между хазиром и шабирой опасны для Ракшады. Я прошу тебя уступить хазиру.

Малика села за стол. Конечно же, она никого не будет наказывать за ослушание. Но не случится ли так, что ей придётся всё время уступать Иштару ради спасения чьих-то жизней? На душе заскребли кошки.

— Давай познакомимся.

— Я готов, — произнёс Альхара, не поднимая головы.

— Где ты выучил слот?

— В Ракшаде.

— Ты был раньше в Краеугольных Землях?

— Ни разу. Это моя первая поездка.

— Сколько тебе лет, Альхара?

— Тридцать семь, шабира.

— У тебя есть жена?

— Есть.

— И гарем есть?

— Кубарат, — поправил Альхара, продолжая смотреть в пол. — Гарем — это отжившее название.

— Я знаю, но слово «гарем» в ваших книгах встречается чаще, чем «кубарат».

— У вас старые книги. Мы изменили название двести лет назад.

— Понятно. У тебя есть кубарат?

— Конечно.

— Сколько у тебя женщин?

— Необычный вопрос для шабира. Прости, для шабиры.

— Обычный для женщины, которая никогда не была в Ракшаде.

— В Ракшаде не принято спрашивать о кубарах.

— Мы в Грасс-Дэморе. — Малика поводила пальцем по столу. — Почему ты на меня не смотришь?

— Не хочу.

— Присядь, Альхара.

— В присутствии хазира и шабира… шабиры… — Ракшад прокашлялся. — Прости, я ещё не привык. В их присутствии мы стоим.

— Мои слова ты принял за просьбу или приказ?

Альхара передёрнул плечами:

— Шабира никогда не просит.

— Тебе это не нравится. Я вижу.

— Я должен привыкнуть к тому, что мной будет командовать женщина. Согласись, за три тысячи лет от этого можно отвыкнуть.

— Последняя шабира была три тысячи лет назад?

— Да. Джурия. Она вторая. А Ракшада стала девой-вестницей…

— Пять тысяч лет назад, — перебила Малика. — Иштар говорил.

— Она выковала Ракшаду и стала нашей единственной святой.

— Альхара, ты стоишь так далеко, будто я прокаженная. И не смотришь на меня, словно я урод. Я чувствую себя неуютно. Присядь к моему столу.

Продолжая смотреть под ноги, он приблизился и опустился на стул.

— Быть шабиром почётно? — спросила Малика.

— А ты как думаешь? Почётно быть посредником между Всевышним и Ракшадой?