Расстреливаемых детей, и молчания, и мученичества,

Жертв и палачества, —

— О Россия мятежная, Россия восставшая,

Вот ты зовёшь своих сыновей…

Революционная пьеса, посвящённая РККА, была представлена Всеволодом Мейерхольдом в виде патетической эстрады, где сатира чередовалась с агитацией и использовались подлинные автомобили, мотоциклы, велосипеды, пулемёты, полевые телефоны, походная кухня и даже жатвенная машина. Во время представления на киноэкране демонстрировалась военная хроника. Как вспоминал известный театральный критик П. А. Марков, «через зрительный зал на сцену, шумя и треща, вкатываются мотоциклы и автомобили», которые заглушали траурную музыку. Это производило невероятно сильное впечатление. Эм. Бесков восхищался тем, что спектакль «буквально ставит дыбом театр. Пропорции взяты живые, инженерные, технические… Рядом с актёром подлинная вещь. Мотоцикл. Автомобиль. Посредине театра — широкая дорога, ведущая отлогим помостом на сцену. По ней мчатся велосипеды, пыхтя, влетают мотоциклы и даже автомобили…» [1. 174]

С просьбой о предоставлении военной техники и имущества для постановки В. Мейерхольду пришлось обратиться лично к наркомвоенмору. Режиссёр просит Л. Троцкого подтвердить приказ о предоставлении техники для театра, «никем, кроме Вас, не поддерживаемого».

В архивных документах Министерства обороны РФ имеются несколько записок Мейерхольда в наркомат и самого председателя РВС начальнику Главного управления снабжения РККА М. М. Аржанову с просьбой об оказании помощи театру им. Мейерхольда:

«№ 905 29 октября 1923 г.

Глубокоуважаемый Лев Давыдович.

Ввиду того, что спектакль „Земля дыбом“ и в этом сезоне собирает большое количество рабочих, красноармейцев и комсомольцев, и так как снятие названной пьесы с репертуара поставит наш театр в крайне затруднительное положение (у нас в репертуаре всего 3 пьесы), просим Вас, Лев Давыдович, подтвердить прежние приказы Ваши о снабжении нашего театра, никем, кроме Вас, не поддерживаемого, всем необходимым для спектакля „Земля дыбом“.

Нам необходимы: 1) Три мотоцикла с лодочками (раза 3 в неделю): 2 на полтора часа (с 8 до 9 ½ ч. вечера; один на 2 ½ часа (с 8 до 10 ½. ч. вечера).

2) Автомобиль легковой, как в прошлом сезоне.

Приношу извинение за беспокойство. От лица всего коллектива приношу Вам глубочайшую благодарность.

С коммунистическим приветом Всеволод Мейерхольд

Приложение: Отношение авто-отдела ГВИУ за № 53650 от 27/X — 23 г.»

Для придания сценическому действию большего эффекта, помимо техники, к участию в нём привлекались десятки военнослужащих. Так, в спектакле «Д. Е.» («Даешь Европу!») это была инсценировка, осуществлённая М. Подгаецким по произведениям И. Эренбурга и Б. Келлермана, участвовали красноармейцы и военные моряки. Такое нецелевое использование личного состава воинских частей категорически не понравилось В. В. Маяковскому, который с обычной для себя категоричностью заявил: «Ввод красноармейцев и матросов на сцену — дикость» и добавил: «Это какой-то институт театральных денщиков».

И тем не менее, при оформлении главного зала павильона РСФСР на Венецианской бьеннале 1924 года центральное место в экспозиции было отведено портрету Льва Троцкого работы Юрия Анненкова, циклопического размера — 3,3 на 2,5 метра[135]. Председатель РВС РСФСР (по словам Луначарского, «угрожающ. Анненков придал т. Троцкому люциферские черты» (думаю, что для него это был тонкий комплимент. — Авт.) в специально пошитой для наркома униформе: непромокаемая шинель с карманом на груди, как у зимней шинели русских офицеров, перчатки-краги на манер шофёрских, фуражка с автомобильными очками, командирский планшет, наградной «Маузер» от ВЦИК РСФСР с деревянной кобурой-прикладом. И никаких знаков отличия — Троцкий выше званий, нашивок и петлиц — они для простых смертных, он же для большинства — идеал, «демон Революции».

Правда, одна история, связанная с награждением наркомвоенмора орденом «Красное знамя», всё-таки была, и она тоже имела отношение к пока ещё тлеющему конфликту между ним и Иосифом Сталиным. У Льва Троцкого в книге «Моя жизнь», изданной в 1930 году в эмиграции, был описан этот показательный эпизод: «Сейчас трудно воспроизвести, да даже и припомнить тот взрыв восторга, какой вызвала победа под Петроградом. Она совпала к тому же с началом решающих успехов на Южном фронте. Революция снова высоко поднимала голову.

В глазах Ленина победа над Юденичем получила тем большее значение, что в середине октября он считал её почти невозможной. В Политбюро решено было дать мне за защиту Петрограда орден Красного Знамени. Меня это решение поставило в очень затруднительное положение. На введение революционного ордена я решился не без колебаний: ещё только недавно мы успели отменить ордена старого режима. Вводя орден, я имел в виду дополнительный стимул для тех, для кого недостаточно внутреннего сознания революционного долга. Ленин поддержал меня. Орден привился. Его давали, по крайней мере в те годы, за непосредственные боевые заслуги под огнём. Теперь орден был присуждён мне. Я не мог отказаться, не дисквалифицируя знака отличия, который сам я столько раз раздавал. Мне ничего не оставалось, как подчиниться условности.

С этим связан эпизод, который лишь позже осветился в моих глазах настоящим светом. В конце заседания Политбюро Каменев, не без смущения, внёс предложение о награждении орденом Сталина. „За что? — спросил Калинин тоном самого искреннего возмущения. — За что Сталину, не могу понять?“ Его утихомирили шуткой и решили вопрос утвердительно. Бухарин в перерыве накинулся на Калинина: „Как же ты не понимаешь? Это Ильич придумал: Сталин не может жить, если у него нет чего-нибудь, что есть у другого. Он этого не простит“. Я вполне понимал Ленина и мысленно одобрял его. Награждение производилось при архиторжественной обстановке, в Большом театре, где я читал доклад о военном положении на объединённом заседании руководящих советских учреждений. Когда председатель назвал под конец имя Сталина, я попробовал аплодировать. Меня поддержали два-три неуверенных хлопка. По залу прошел холодок недоумения, особенно явственный после предшествующих оваций. Сам Сталин благоразумно отсутствовал»[136] [2. 27].

Вскоре после «венецианского» триумфа по светлому образу Троцкого был нанесён сокрушительный удар. Если бы история с «делом Истмена» происходила сегодня, конспирологи посчитали бы её результатом неутомимой борьбы между собой различных башен Кремля. Она, действительно, оказалась весьма чувствительной для его репутации и дала повод его некоторым сторонникам считать, что их лидер признал себя побеждённым и «на брюхе подполз к партии». Началось с того, что в 1925 году в США вышла книга редактора левых изданий «The Masses» и «The Liberator», позднее — известного критика коммунизма и автора работ по политической истории СССР, Макса Истмена «С тех пор как умер Ленин» («Since Lenin Died»). Известный журналист приехал в Москву в начале 1920-х годов для сбора документов и материалов для книги. Вскоре он познакомился с рядом высокопоставленных партийных чиновников и даже подружился с Л. Д. Троцким. Тесное общение с наркомом дало возможность журналисту собрать документы, касавшиеся юности Льва Давидовича,