Как этот документ, так и многие другие послужили предметом длительных ожесточенных споров между сторонниками Жоффра и Галлиени, когда выяснялись истоки битвы под Марной. Разумеется, Жоффр имел в виду генеральное сражение вообще, а не битву в известном месте и в определенное время. Планировавшаяся им операция должна была начаться после того, как пять германских армий окажутся «в вилке между Парижем и Верденом», а французские армии вытянутся в виде слегка изогнутой дуги, проходящей через центр Франции. Жоффр предполагал, что для подготовки наступления у него в запасе есть еще неделя, так как Мессими, приехавший попрощаться с ним 1 сентября, услышал от него о возобновлении наступления, которое намечалось на 8 сентября. Жоффр предлагал назвать его «битвой под Бриеннле-Шато». Этот город, расположенный в 25 милях за Марной, на полпути от этой реки до Сены, когда-то был свидетелем победы Наполеона над Блюхером. Может быть, Жоффр считал это место хорошим предзнаменованием. В армии, вынужденной отступать перед страшной тенью приближавшегося врага, царило мрачное настроение, и на Мессими произвели глубокое впечатление спокойствие, уверенность и хладнокровие ее главнокомандующего.

Однако Парижу от этого было не легче — отступающие за Сену армии делали его легкой добычей для врага. Прибыв к Мильерану, Жоффр нарисовал ему безрадостную картину военной обстановки. «Ускоренный» отход английских войск обнажил левый фланг армии Ланрезака, поэтому отступление придется продолжать до тех пор, пока его части не выйдут из соприкосновения с противником. Монури приказано отступать к Парижу и там «вступить во взаимодействие» с Галлиени, однако Жоффр ни словом не обмолвился о том, собирается ли он передать 6-ю армию под командование Галлиени. Колонны противника несколько изменили направление и движутся чуть в сторону от города, что, возможно, даст небольшую «передышку». Тем не менее Жоффр «решительно и настоятельно» потребовал, чтобы правительство «без промедления» покинуло Париж в этот же вечер или в крайнем случае завтра.

Галлиени, узнав о таком повороте дел от пришедших в отчаяние министров, позвонил Жоффру, тот сумел избежать разговора с Галлиени, но военный губернатор Парижа передал главнокомандующему свое сообщение: «Мы не в состоянии оказать должное сопротивление… Генерал Жоффр должен понять, что если Монури не выдержит, то Париж не устоит. К гарнизону столицы необходимо добавить три боевых корпуса». Позднее днем Жоффр сам позвонил Галлиени и проинформировал о своем согласии предоставить в его распоряжение армию Монури; она будет представлять собой подвижные части укрепленного района Парижа. По традиции такие войска не включались в подчинение действующей армии и по требованию командующего укрепленного района могли не участвовать в крупных операциях фронта. У Жоффра не было никакого желания отказаться от корпусов Монури, и на другой день он предпринял ловкий маневр, потребовав от военного министра поручить ему, как главнокомандующему, общее руководство обороной Парижа, чтобы «иметь возможность, в случае необходимости, использовать подвижные части гарнизона для выполнения общих оперативных задач». Мильеран, находившийся под влиянием Жоффра не меньше своего предшественника Мессими, согласился и издал 2 сентября соответствующий приказ.

А Галлиени наконец-то получил в свое распоряжение армию. Войска Монури, перешедшие под его командование, состояли из одной регулярной дивизии, входившей в VII корпус, туземной марокканской бригады и четырех резервных дивизий — 61-й и 62-й под командованием генерала Эбенера, первоначально находившихся в Париже, и 55-й и 56-й дивизий, столь доблестно сражавшихся в Лотарингии. К гарнизону столицы Жоффр согласился добавить — тем более, что она все равно не находилась под его командованием — первоклассную 45-ю дивизию зуавов из Алжира, которая в это время выгружалась из эшелонов в Париже. Еще главнокомандующий выделил для помощи столице из действующей армии еще один полевой корпус. Подобно Клуку, он выбрал для этого потрепанный в боях IV корпус 3-й армии, понесший катастрофические потери в Арденнах. Его отвели для пополнения, а намеченная переброска корпуса из-под Вердена, где стояла 3-я армия, в качестве подкрепления в Париж полностью перечеркивала предположения Клука о полном отсутствии у французов резервов. Как сообщили Галлиени, части IV корпуса должны был прибыть в Париж по железной дороге между 3 и 4 сентября.

Сразу же после получения устного согласия Жоффра дать ему 6-ю армию Галлиени выехал на север, чтобы познакомиться с приданными ему войсками и их командованием. Слишком поздно, думал он, глядя на запрудивших дороги беженцев, которые шли в Париж, спасаясь от наступающих немцев. На лицах несчастных генерал читал «ужас и отчаяние». В Понтуазе, в городке к северо-западу от Парижа, куда подходили 61-я и 62-я дивизии, царила неразбериха. Солдаты, которым пришлось при отступлении участвовать в ожесточенных боях, шли усталые, многие из них были в крови и бинтах. Местное население при звуках пушечной канонады или от известий о замеченных в окрестностях уланах впадало в панику. Побеседовав с генералом Эбенером, Галлиени отправился в Крей на Уазе, в 30 милях севернее Парижа, где он встретился с Монури. Ему военный губернатор приказал при отходе к Парижу взорвать мосты через Уазу, сдерживать, насколько возможно, натиск противника и ни в коем случае не допустить, чтобы враг оказался между его войсками и столицей.

В столице, куда Галлиени поспешил вернуться, его ждало более радостное зрелище, чем беженцы, — великолепные зуавы 45-й алжирской дивизии маршировали вдоль бульваров, направляясь на отведенные им позиции в фортах. Своими яркими куртками и трепетавшими на ветру шароварами они произвели сенсацию и немного повеселили и подбодрили парижан.

Однако в министерствах ощущалась гнетущая атмосфера. Мильеран сообщил президенту о «безрадостных» фактах: «Нашим надеждам не суждено сбыться… Мы отступаем по всему фронту; армия Монури отходит к Парижу…» Как военный министр Мильеран отказался брать на себя ответственность за безопасность правительства, если оно завтра, к вечеру 2 сентября, не покинет Париж. Пуанкаре переживал «самый печальный момент в своей жизни». Было решено переехать в Бордо всем без исключения, чтобы общественность не делала выпадов в отношении личных качеств тех или других министров.

Галлиени, возвратившийся в Париж в тот же вечер, узнал от Мильерана, что вся военная и гражданская власть в жемчужине европейских городов, подвергшегося угрозе осады, переходит в его руки. «Я останусь один», если не считать префекта Сены и префекта полиции, на которого в своей деятельности должен был опираться военный губернатор и который, как выяснил Галлиени, приступил к исполнению своих обязанностей не более часа тому назад. Прежний префект, Эннион, узнав об отъезде правительства, наотрез отказался оставаться в городе. Получив официальное распоряжение, что префекту надлежит быть в городе во время осады, он подал в отставку «по причине плохого здоровья». Для Галлиени отъезд правительства означал по меньшей мере одно преимущество — прекратили свою болтовню проповедники идеи открытого города: они лишились юридического оправдания, и военный губернатор мог теперь беспрепятственно заниматься вопросами обороны столицы. Он «предпочел бы обойтись без министров», однако «одному или двоим из них следовало бы для приличия остаться в столице». Вряд ли это справедливо по отношению к тем, кто не хотел покидать осажденный город, но Галлиени испытывал безграничное презрение ко всем политикам без исключения.