Рост этих организаций подстегнули сами же США, когда ихпрезидент объявил, что отныне США будут преследовать противников везде, внезависимости от границ, и никакие местные войска не помеха, ибо США даже водиночку способны поставить весь мир на колени. И еще юсовский президентподписал указ о физическом устранении всех противников США, развязав рукиспецслужбам, коммандос, зеленым беретам, особым отрядам диверсантов. Этовсколыхнуло гордый Восток, привело в раздражение Индию, Китай, Вьетнам,встревожило ранее беспрекословно поддакивающую Европу. Они рано или позднозакопают США в самую глубокую яму и наплюют на их могилу, однако нас, Россию,это не спасет, до высадки десанта, до запуска крылатых ракет осталось не большечем сутки…

Утром Геннадий показался мне разговорчивее, чем обычно, акогда лихо вкатил в Кремль и остановил машину у молчаливых охранников возлеступеней, повернулся и посмотрел на меня с глубочайшим сочувствием.

– Не страдай, – сказал я. – Мы получаем то,что заслужили.

– Господин президент, – осмелился сказатьон, – вы просто не успели…

– Раньше надо было начинать, – ответил я с тоской.

– Раньше бы вам не дали!

– Все равно надо было, – сказал я.

Работники охраны распахнули дверцу, я вышел и двинулся впоследний, как чувствую, путь российского президента по Кремлю. Если здесь хотьчто-то уцелеет после бомбардировок, то будет военная комендатура. Но, скореевсего, лишь огромный кратер, как мечтал Гитлер, но сумеет осуществить егомечты, да и свои, другой фашизм: не коричневый, а звездно-полосатый.

В холле охранник вытянулся и взял под козырек, чего никогдане делал. И сколько я шел через анфиладу, все поднимались и отдавали честь.Даже Крамар вытянулся, отдал честь, мужественное лицо пыталось скривиться вгримасу сочувствия, но не сумел этого делать, зрелище было наполовинуустрашающее, наполовину комичное.

– Господин президент, – проговорил он хриплымголосом, – надеюсь, в правительстве вас поддержат.

– Размечтался, – ответил я вяло. – У меня тамне соратники, а политики. Это две большие разницы.

В зале полно народу, я сразу выхватил вытянувшиеся лицаАгутина и Окунева, они поспешили навстречу, в то время как Шандырин и Павловстыдливо отвернулись, а Башмет вообще отступил и постарался затеряться средитаких же солидных самцов.

Я пожал руки Агутину, Забайкальцу и Окуневу, кивнул наоживленно спорящих возле включенного телевизора Громова и Сигуранцева:

– Что там у них? Чью шкуру делят?

– Пока не вашу, – ответил Карашахин чересчурвесело. – В Штатах выбирают президента, но уже есть какие-тонеожиданности…

– Не какие-то, – поправил Павлов, – а весьма,скажу вам. Весьма… Из семи штатов, где у Бушмена на прошлых выборах было полноепреимущество, он победил только в пяти, да и то с небольшим отрывом. Но в двухпобедил Готентот. Подсчет голосов еще продолжается, но… я боюсь в это поверить,чаша весов начала склоняться в сторону Готентота.

Мы подошли к дверям кабинета, как обычно, они попыталисьменя пропустить вперед как президента, я же их старался пропустить какгостеприимный хозяин, возникла небольшая сутолока, а когда протиснулись,Сигуранцев сказал мрачно:

– Нам еще мусульманского фанатика не хватало!.. Еслидесант высадится уже не бушменовский, а готентотовский, то вместо мягкогоправления демократов будет свирепая исламская диктатура. Отпустим бороды,наденем чалмы и будем с тоской вздыхать по так приятно загнивавшему мирудемократии…

Я подтолкнул их в спины:

– Ладно-ладно, не отвлекайтесь. На процесс выборовамериканского президента повлиять никак не можем, так что давайте займемсясвоими баранами.

Заходили, рассаживались, кресло Новодворского некотороевремя пустело, затем Окунев решился и опустил зад в сильно продавленноесиденье, локти на стол, взгляд исподлобья: вот я спас всех вас от неловкостиговорить об этом человеке как о предавшем страну, хотя на самом деле он непредавал, а спасал… но вот теперь я, Николай Степанович, первый друг и соратникНоводворского, буду продолжать его дело. И, конечно же, по праву претендоватьна кресло президента.

Если тебе оставят это кресло, подумал я невесело. ВедьРоссии уже не будет. Чтобы помириться с Европой, Штаты отдадут ей какие-токусочки на Западе, Японии отойдет часть Дальнего Востока. Китай ничего неполучит, он сам мишень после России…

Я сидел молча, слова не шли. Наконец обвел их тоскующимвзглядом, в котором, сам чувствую, одно лишь черное море тоски и безнадежности.

– И это что же? Конец?.. Да не мне, мы все – песчинки встене великого дворца новой цивилизации, но конец великой… я впервые употребляюэто слово!.. великой нации?

Шандырин, Агутин и Башмет молчали, в их глазах затаенноеторжество. Слишком много приложили усилий, чтобы свалить меня, а в этом случаеличное выходит на первый план. И хрен с ним, общественным стадом всего племени,но лишь бы в нем моя корова не сдохла. Все-таки мы люди, слишком еще люди, чтовообще-то свиньи редкостные.

Шандырин кашлянул, произнес с глубоким сочувствием:

– Но ведь ушли в небытие великие народы скифов,гиксосов, персов… От них остались памятники культуры, обогатившие мир. Русскиене исчезнут, они вольются в общий народ землян. Как однажды русскими сталипеченеги, торки, меря, весь… Процесс соединения всех наций в один народ пошел,как говорил один деятель… Антиглобалисты могут только затормозить, но неостановить процесс.

Я возразил с горечью:

– Я ничего не имею против слияния народов. Я противтого, чтобы вместо всего богатства кухонь мира человека кормили только юсовскимгамбургером.

– А это уже издержки, – сказал Агутин. –Будем надеяться, что юсовость разбавится захваченной культурой рабов. Это ужеслучилось тогда, в прошлый раз.

– Когда? – переспросил непонимающий Окунев.

– В Древнем Риме.

Он говорил саркастически, желчно, как всегда, и снованепонятно, говорит серьезно или издевается над кошмаром, в котором живем.

Громов произнес с тяжелым вздохом:

– Опоздали, везде мы опоздали… И с этой иммиграцией, ис переходом к автократии… И даже Европа опоздала, только сейчас начинаетпротестовать против вторжения! Поняли, что мы сделали хоть и жестко, ноединственно верно. А им это еще предстоит, только у них крови из-заполовинчатых мер будет намного больше. И так быстро заразу не выжгут!

Быстро вошел Карашахин, наклонился к моему уху:

– Экстренное сообщение насчет эскадры…

Я устало отмахнулся:

– Говори всем.

Он выпрямился, обвел сидящих за столом цепким взглядом,больше приличествующим работнику контрразведки, чем начальнику канцелярии.