столице известный Райко, негодяй из негодяев. Равного ему по силе нет во всей Японии. Да с Райко ещё Садамицу, Суэтака, Кинтоки, Цуна, Хосё — каждый из этих воинов владеет и светским и военным искусством. У меня на душе как раз думы об этих шестерых. Вот короткая история: однажды прошлой осенью я послал по делам в столицу своего слугу, демона по имени Ибараки Додзи, он там столкнулся с этим Цуной на мосту Нанадзё Хорикава. Ибараки быстро, как он умеет, превратился в женщину. Цуна подошёл, крепко схватил его за узел волос на макушке, когда Цуна заметил, что тот хочет вывернуться, стремительно выхватил меч в три сяку пять сунов и одним движением отсёк Ибараки руку. Лишь после долгих превращений Ибараки удалось вернуть руку[631]. Теперь с ним всё в порядке. Обременительно всё это, поэтому я не бываю в столице.

Сютэн Додзи уставился на Ёримицу не отрывая взгляда.

— Смотрю я на вас, странные вы люди. Может, ты — Райко? А следующий — Цуна, тот, что отсёк руку Ибараки. А остальные Садамицу, Суэтакэ, Кинтоку и… Как его там? Хосё! Глаза не обманывают меня. Вставайте, ненавистные! Вы ведь встретили демонов! Какая неосторожность! Сдавайтесь!

У него изменился цвет кожи.

Поднялся шум. Райко понял, что теперь всё кончено. Дело приняло серьёзный оборот. Но Райко ведь знал и путь воина, и путь мудрости. Он сделал вид, что совершенно спокоен, и рассмеялся.

— Это же смешно! Чтобы первый в Японии воин был похож на странствующего монаха! Впервые слышу имена Райко и Суэтакэ, никогда не приходилось их видеть, но из ваших слов я понял, что речь идёт о людях, способных на предательство. Это грешное и постыдное дело, и нам бы не хотелось походить на подобных молодцов. Мы совершаем паломничества для того, чтобы помогать живым существам, горы стали нашим домом, свои тела мы отдаём голодным зверям. Чтобы помочь живым и неживым, в древности будда Шакьямуни звался Сюфу и совершал паломничества по разным землям. Однажды, когда он шёл по горной тропе, он заметил, что кто-то находится на дне глубокой долины. Декламируя гимн о непостоянстве всех деяний, Сюфу спустился посмотреть. В долине был бог-демон, девятиногий и восьмиликий. Да, голов у него было восемь, а ног девять. Страшный демон. Сюфу приблизился к нему и спросил: «Можешь ли ты прямо сейчас продекламировать вторую половину гимна?» Бог-демон ответил: «И хотел бы тебя порадовать, да у меня нет сил, я голоден. Вот если поем человеческого мяса, то продекламирую». Сюфу тогда сказал: «Это-то как раз очень просто. Если продекламируешь остальное, я сам буду тебе пищей». Когда он так сказал, бог-демон обрадовался и произнёс слова гимна[632]. Сюфу возрадовался этому и благодарно поклонился, он был готов отправиться в рот богу-демону, но ведь они оба были бодхисаттвами, бог-демон на самом деле был буддой Бирусяна[633], Сюфу — будда Шакья. Когда-то случилось такое: будда положил на весы своё тело, чтобы спасти голубя[634], чтобы помочь всем живым существам. Мы, странствующие монахи, с которыми вы повстречались, поступаем так же, готовы тут же отдать жизнь за единое слово заклинания. Всё роса и пыль — не о чем жалеть.

Райко говорил очень убедительно. Додзи, обманутый этим, успокоился.

— Спасибо тебе за твои слова. Конечно, я и не думал, что эти типы смогут сюда добраться… Я просто подумал, чудно как-то, столько пили, а не опьянели, какое-то странное вино вы принесли. Ведь не наша вина, что у нас вино красное. Мы же демоны, вы знаете. Я когда вас увидел, испугался, а теперь присмотрелся — хорошие вы ребята, странствующие монахи, — так он сказал.

Теперь решили петь, раздалась музыка, снова и снова наливали вино, стали открывать друг другу душу. А ведь вино было для демонов ядом, и он уже проник в пять основных органов и шесть внутренних органов[635]. Демоны стали пьянеть.

— Раз уж вам довелось повстречаться с демонами, перед тем как выпить этого удивительного вина, потешьте, гости-монахи, станцуйте, — попросил Додзи.

— Это можно, — Ёримицу встал. — Сначала, пожалуйте, чарку.

Он встал рядом с демоном, и они выпили ещё вина. Вино проникло в пять основных и шесть внутренних органов, всё смешалось. Исикума Додзи вдруг пустился в пляс.

Когда незнакомцы

Сюда к нам в приют забредут,

Столичные гости,

Подать не забудем на стол

Закуску и наше вино.

Так вот!

Продекламировал он и протанцевал две-три фигуры. Смысл этой песни был в том, что хорошо бы странствующих монахов превратить в вино и закуску. Исикума Додзи остановился, чтобы угостить Райко. Цуна увидел, что Додзи взял чарку, вскочил и тоже пустился в пляс.

Уходят мгновенья,

Вот демонов Скальный приют

Весною в цветах.

Но ветер порывист весною,