заведения. Ортигоса протолкался сквозь толпу мужчин, не обращая внимания на недовольные взгляды и комментарии в свой адрес, отошел подальше и набрал номер Элисы, пытаясь одновременно трясущимися руками достать из кармана куртки гардению, которую положил туда Самуэль.

Молодая женщина моментально сняла трубку и встревоженно спросила:

— Мануэль, что случилось?

— Прости, что я так поздно; надеюсь, не разбудил…

— Ничего, мы еще не спим. Что происходит? — Элиса явно нервничала.

— Что-то не так?

— Самуэль не засыпает, вот уже два часа сидит на постели и ждет. Он сказал, что не может пойти в кровать, так как ты должен позвонить. Вы так договаривались? Ты обещал, что наберешь ему перед сном?

— Нет.

— Тогда я ничего не понимаю… Зачем ты звонишь?

— Элиса… Дашь трубку Самуэлю?

Она несколько секунд молчала.

— Да.

Послышалось шуршание. Писатель живо представил себе мальчика, сидящего на постели.

— Привет, дядя! — раздался громкий и четкий голос.

— Здравствуй, малыш, — ответил Ортигоса, улыбаясь. — Когда мы с тобой в последний раз говорили, я забыл кое-что спросить. — Мануэль поглаживал пальцами молочные лепестки.

— Что?

— Дядя Альваро просил тебя класть мне в карман цветы…

— Да.

— А он сказал, зачем это нужно делать? — осторожно поинтересовался писатель.

— Да.

— Вот это я и забыл уточнить. Ты мне скажешь?

— Да.

— И зачем же?

— Чтобы ты узнал правду.

Ортигоса смотрел на белые восковые лепестки гардении и вдыхал ее сильный аромат. Он словно снова оказался в оранжерее: звуки музыки смешивались с запахами тысячи растений. Ощущение было более чем реальным.

— Спасибо, детка.

В трубке снова послышалось шуршание и донесся голосок Самуэля, который сказал матери:

— Дай мне подушку. Теперь я могу лечь спать.

Мануэль отключился и заметил, что индикатор на мобильнике мигает. Оставлено новое сообщение в голосовой почте. Неужели кто-то ею еще пользуется? На крыльце появился Ногейра, бесцеремонно расталкивая толпившихся у входа посетителей. Лейтенант подошел к Ортигосе как раз тогда, когда тот загрузил послание. Писатель нажал кнопку громкой связи, чтобы гвардеец тоже мог слушать.

«Мануэль, я пытаюсь до тебя дозвониться, но, похоже, ты выключил телефон. Сегодня я не смогу составить вам компанию. Со мной только что связались из клиники, где лежит Сантьяго. Он хочет исповедаться; врачи считают, что это хороший знак. Я сейчас туда еду и наберу тебе, когда закончу, если не будет слишком поздно».

Раздался сигнал, и голос Лукаса смолк.

— Во сколько получено сообщение? — спросил Ногейра.

— В половине одиннадцатого. Я оставил телефон заряжаться и ушел ужинать, — с сожалением промолвил писатель. — Должно быть, тогда священник и звонил, а я заметил его сообщение только сейчас…

Ортигоса набрал номер Лукаса, но в ответ услышал, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

— Она не позволила мне остаться наедине с Сантьяго, — произнес Мануэль, вспомнив о своем визите в клинику. — Под предлогом, что должна оберегать его. На самом же деле она защищает себя. Именно Катарина ввела Франу слишком большую дозу наркотика, а три года спустя убила Альваро, потому что иначе он разрушил бы ее мир. — Глаза писателя наполнились слезами, в горле встал ком, и он не сразу смог продолжить. — Той ночью она следила за Альваро и, когда поняла, что он не заплатит, решила проблему кардинально. Если подумать, — тут Ортигоса горько улыбнулся, — удар ножом в живот издалека вполне мог сойти за объятия. Уверен, Альваро обо всем догадался, когда было уже слишком поздно. Они избавились от обоих братьев и наконец получили что хотели. Сантьяго слаб и не выдерживает давления, но Катарина знает, как им манипулировать. Она изолирует мужа от окружающих до тех пор, пока не восстановит свою власть над ним. Но на этот раз ситуация вышла из-под контроля, потому что Сантьяго любил Тоньино.

Ногейра энергично закивал и продолжил:

— Ты понимаешь, что это значит? Маркиз хочет покончить с собой, ему теперь все равно. Перед смертью он желает обо всем рассказать, однако понимает, что жена не даст ему этого сделать. Исповедь — единственный способ раскрыть правду и остаться с кем-то наедине, без Катарины.

Лейтенант прибавил шагу, чтобы поспеть за писателем, который уже бежал к автомобилю.

Яркая вспышка молнии осветила ночное небо.

Теперь точно всё

Висенте чувствовал, что кожу лица тянет: она пересохла от слез. Он провел по гладким и упругим щекам кончиками негнущихся потных пальцев и почувствовал усталость. Юноша посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида. Он не знал, сколько времени уже сидит здесь, но небо, которое было еще светлым в момент его приезда, теперь почернело, и лишь вспышки далеких молний вывели парня из оцепенения. От постоянных рыданий болела грудь, и в ней образовалась пустота, как будто туда впихнули огромный, порванный и никому не нужный барабан. Живот же, напротив, скрутило в тугой комок, и казалось, что в этой части тела уже ни для чего не найдется места. Словно желая проверить, так ли это, Висенте сглотнул густую горячую слюну, собравшуюся во рту, и организм тут же ответил рвотным позывом, который молодому человеку едва удалось сдержать. Парень взглянул сначала на мрачное грозовое небо, затем на горевшие в поместье фонари, отбрасывавшие красивые, но недостаточно яркие пятна света.

Юноша вышел из пикапа и оказался во власти ветра, предвестника бури. Молнии освещали все вокруг, и Висенте осознал, насколько жалко выглядит его одежда. Он накинул плащ, но тот тут же прилип к телу, а длинные полы путались между ног.

Эрминия вздрогнула, когда в окне появилось искаженное страданиями лицо садовника. Она прижала руки к груди и рассмеялась:

— Бог мой, Висенте! Как же ты меня напугал! — Экономка открыла дверь, не переставая отчитывать юношу: — Заходи же! Ну и видок у тебя, ты похож на привидение…

Дамиан, который сидел за столом и ужинал, замер и с удивлением уставился на гостя. Теперь и Эрминия заметила измятую одежду молодого человека, отросшую жидкую щетину, придававшую лицу неопрятный вид, трясущиеся руки и опухшие глаза. Она с тревогой смотрела на Висенте, пытаясь понять, откуда ждать беды. В последнее время в ее жизни произошло слишком много потрясений, и сейчас женщину охватило недоброе предчувствие.

— С тобой что-то случилось… — произнесла экономка, и это было похоже не на вопрос, а скорее на утверждение.

— Нет. — Голос юноши прозвучал так хрипло, что он сам испугался и откашлялся, прежде чем продолжать. — Эрминия, скажи сеньоре маркизе, что я хочу с ней поговорить.

Дамиан застыл, не донеся ложку до рта, а у экономки от удивления отвисла челюсть.

— Но что произошло? — продолжала расспрашивать перепуганная женщина, чуя