– Что же, сир рыцарь, и это все?

– Э, сударыня! чего вы еще хотите? Если бы я был уверен, что досаждаю вам так же, как вы мне, я бы ушел.

– Что? Я вам досаждаю?

– Да, сударыня, просто невыразимо.

– Почему? Я такая гадкая уродина?

– Вы как опротивели мне прежде, так и остаетесь противны.

– Ну что ж! Вина не ваша, и если бы я могла надеяться, что вы меня простите за огорчение, я бы оставила вас.

– Ну, так оставьте меня, сударыня, ибо я прощаю вас от всей души.

– Я ухожу. Спите спокойно здесь, а я буду спать на вашем ложе.

– Нет уж; оставайтесь на вашем и дайте мне вернуться на мое. Я буду вечно себя упрекать, что оставался в постели девицы хоть на миг дольше, чем был к тому принужден.

– Но ведь ваша возлюбленная об этом не узнает.

– Будет знать мое сердце, а сердца наши едины.

– Довольно, и кто бы ни была ваша дама сердца, она преданно любима, как уже оказалось в Долине Неверных Возлюбленных. Вставайте, сир, вернитесь на ваше ложе, и дай вам Бог того, чего вы превыше всего желаете!

Он ушел; девица уже не сомневалась, что это Ланселот. Однако она хотела подвергнуть его последнему испытанию и, поднявшись до рассвета, подошла к нему, когда он вставал с постели.

– Дай Бог вам доброго дня, сир!

– А вам доброй удачи, сударыня!

– Сир, вы так ревностно соблюдали наши уговоры, что мне нечего требовать от вас: но единственно по вашей милости я бы ожидала от вас еще одной услуги. Вы знаете, что девице нечего бояться, когда она в пути одна; но ежели сопровождать ее возьмется рыцарь, она может стать предметом спора и добычей победителя. Так вот, в этом краю есть рыцарь, который множество раз просил у меня любви, и все напрасно; я не побоюсь его встретить, если вы согласитесь проводить меня.

– Что ж, я вас провожу и буду рад вас защитить от него и от кого угодно.

– Премного благодарна! впрочем, та дорога, по которой мне придется ехать, не уведет вас далеко от вашей.

Занялся день. Но, прежде чем проследить за Ланселотом во всех неурядицах, которые поневоле его задержат, уместно будет упомянуть, что в стране Горр, лишь только появлялся чужеземный рыцарь, гонцы обегали всю землю, возвещая, что якобы он вознамерился вызволить пленников. Называли цвета его щита, повторяли все, что о нем уже знали. Ланселота же ославили повсюду как рыцаря, севшего в телегу, и суждение это, как видно будет, навлекло на него немало бед.

К середине дня они с девицей очутились у топкого и глубокого болота, которое предстояло пересечь по узкой гати; на другом ее конце стоял, опершись на глефу, высокий рыцарь на коне и во всеоружии.

XCVII

Чего вам надобно? – окликнул он Ланселота, увидев его. – Я хочу проехать по этой гати.

– Ее уж верно насыпали не для жалкого отступника, возимого в телеге.

– Отступник я или нет, а пройти вы мне дадите.

– Что ж, проходите, но прежде уплатите пошлину за проезд.

– Пошлины придуманы не для рыцарей.

– Не найдется ни одного, даже из самой Бретани, кто бы ее не платил, будь он хоть сам великий король Артур: судя по тому, что его королева прямо сегодня уплатила ее по доброй воле, оставив мне чудный золотой гребень, обильно исписанный[288], где и большие, и малые зубцы полны ее волос.

– Покажите мне гребень, и я уплачу пошлину.

– Нет: я не намерен его показывать ни вам, ни другим. Смотрите, вон плита на середине тропы; там я его и оставил.

Ланселот тут же пришпорил коня в ту сторону; противник хотел преградить ему путь и глефой угодил в голову коню.

– Сир рыцарь, – с досадой сказал Ланселот, – вы поступили подло, ранив моего коня, вы за это поплатитесь.

Он подался на несколько шагов назад, возвратился с копьем на упоре и одним могучим ударом опрокинул и всадника, и лошадь. Тотчас он спешился и с мечом в руке вынудил рыцаря с гати молить о пощаде.

Подойдя к плите, Ланселот увидел гребень и застыл в таком благоговении, что и не помышлял его забрать. Глаза его замутились, он не понимал, где находится, и если бы шедшая за ним девица не удержала его, он бы не устоял на ногах. Придя в себя, он спросил девицу, что ей угодно.

– Я хотела подать вам этот гребень, который вы вроде бы желали унести.

– Благодарю вас, сударыня; дайте.

Он взял его, прилежно извлек оттуда все волосы, взял слово с девицы ревностно хранить этот гребень и уложил себе волосы на голое тело. Но при девице ему пришлось утаить свою радость.

– Рыцарь, – сказал он побежденному, – мы сочлись, мне от вас ничего больше не надобно[289].

Преодолев гать вместе с девицей, они к Девятому часу ступили на узкую тропу, проторенную в зарослях леса. Сквозь деревья они различили явственный шум состязаний, песен и танцев. Навстречу выехал рыцарь, и девица сказала Ланселоту:

– Сир, вот рыцарь, который так домогался моей любви. Думаю, увидев меня под охраной, он попробует мною завладеть: вы все еще намерены меня защищать?

– Разумеется, сударыня, вам нечего бояться.

Когда рыцарь узнал ее, он не мог сдержать свою радость, он просиял улыбкой и воскликнул, потирая руки:

– Милости прошу, возлюбленная и желанная моего сердца! Слава тебе, Господи, что внял моим чаяниям и привел ее ко мне!

– Так не получится, любезный сир, – ответила девица, – я под защитой этого рыцаря.

– Что! не тот ли это рыцарь телеги? Худшего выбрать вы не могли.

– Вы слышите, сир?

– Пусть говорит, сударыня, – ответил Ланселот, – далеко он вас не увезет. Рыцарь, я защищаю эту девицу.

– Так тому и быть! давайте выберем место, где нам будет просторнее; я буду счастлив сразиться за свою любимую.

Они отошли недалеко от того места, где одни играли и веселились[290], а другие сидели и грустили, не участвуя в играх, ибо они были из числа пленных Бретонцев.

Ланселот между тем позволил рыцарю проводить девицу в шатер, растянутый среди зарослей. Но тут высокий и видный собою старик, одетый в бурое платье на меху, остановил того и спросил, куда он собрался вести эту девицу.

– Сир отец, я увожу ее, потому как это моя добыча.

– Так что же, этот рыцарь ее уступил?

– Не суть важно: по его воле или против, но она будет моей.

– Нет, – сказал Ланселот, – оставьте