Н. Рериха, с такой диковатой хореографией Нижинского, спектакль, восстановленный М. Ходсон и К. Арчером, производил потрясающее впечатление. Арчеры, как их называют в балетном мире, написали книгу о том, как они восстанавливали «Весну священную». Став ректором Академии Русского балета, я сделал все от меня зависящее, и эту книгу издали впервые на русском языке.

На первый спектакль в Римской опере пришли все «сливки» итальянского общества во главе с Франко Дзеффирелли и Джиной Лоллобриджидой. Сама Фраччи, являющаяся «достоянием нации», танцевала в «Играх». Потом был шикарный банкет, где красиво одетые люди говорили мне какие-то замечательные, волшебные слова. Вспоминая это, я думаю: «Господи, какой я был дурной! Надо было ходить и фотографироваться, фотографироваться…» За исполнение партии Золотого раба в «Шехеразаде» журнал «Danza&Danza» присудил мне премию «Лучший танцовщик Европы».

81

Мы с Илзе жили в квартире одной певицы Тeatro dell'Opera di Roma Римской оперы, которая сдавала ее для гостей театра. Она была настолько очарована нашей «Шехеразадой», что часто заходила к нам в гости и угощала какими-то вкусностями. Я тогда был очень худой и каждый раз, отправляясь за едой в магазин, покупал себе огромные шары mozzarella di Bufala, что значит «сыр из молока черных буйволиц», и большую булку чудесно пахнувшего хлеба. Илзе же сидела на вечной диете, ела какой-то несчастный салатик.

Квартира, в которой мы обитали, находилась недалеко от театра в доме очень старой постройки. Илзе занимала основную комнату, а я – маленький «пенал» в коридоре, в нише которого стояла моя кровать.

Самым необычным местом этой квартиры являлся туалет. Уточню, что канализация в Риме была проведена еще во времена императора Адриана, в начале XI века. Бачок унитаза находился под самым потолком, на высоте шесть метров. Был еще нюанс. Если ты неправильно дергал за кольцо слива, вода оттуда неслась как Ниагарский водопад, падая с диким ревом, готовая смыть все на свете. В общем, старинная система, рев которой каждый раз слышала вся улица.

Илзе все время дергала за кольцо как-то не так, и вода с диким рычанием устремлялась вниз и лилась не останавливаясь. «Коля, Коля! – будила она меня посреди ночи. – Проснись, надо починить унитаз!» Я неизменно безропотно вставал, приставлял к стене огромную лестницу, которую Илзе, одетая в длинную ночную рубашку, держала в обнимку. Сонный, в трусах, на улице жарко, начало октября, я туда лез, все поправлял. И как-то раз, взглянув на нас со стороны, увидел картинку: ни дать ни взять «итальянское семейство»! Прямо сцена из кинофильма Витторио Де Сика. Господи, ну почему нас никто не снимал? Шедевр бы получился! И мы с Илзе в три часа ночи начали хохотать как сумасшедшие…

В свободное время мы гуляли по Риму. Что я только тогда не посмотрел, где я только не побывал за эти две недели. Центр города изучил досконально. В тот момент мир сходил с ума по детективу «Ангелы и демоны» Д. Брауна. Было очень интересно ходить по местам, которые в нем были описаны.

В один прекрасный день мы решили пройтись по магазинам. Это был первый год, когда я вошел во вкус шопинга. Раньше я никогда ничего себе не покупал. Долгое время мой гардероб состоял из одних джинсов, свитера, нескольких спортивных костюмов. А! Еще был роскошный выходной костюм, подаренный мне Вивьен Вествуд в Лондоне, и парижский от Алика Тохтахунова. В общем, Илзе меня убедила: «Цискаридзе, ты все время работаешь, ничего себе не покупаешь, пойдем оденемся».

Нас повели в магазин знаменитого итальянского кутюрье Лауры Биаджотти. Там висело какое-то невероятное платье, вечернее, со шлейфом, стоившее таких же невероятных денег. Илзе примерила, оно ей безумно шло. «Нет, не буду брать, не буду брать», – отговаривала она себя. «Смерть Волочковой», – только и произнес я. «Беру!» – вскрикнула Илзе. В конце концов мы отоварились настолько, что у каждого получился перевес в аэропорту на 20 кг.

Спасла нас секретарь К. Фраччи. Не знаю, что она говорила служащим на таможне, но после их оживленной беседы мы не заплатили ни цента. Нам еще махали руками на прощание и сокрушались: «Почему вы уезжаете? В Италии так много всего, что можно увезти домой!»

Поездка была прекрасная, но в ней меня поджидало большое разочарование. Раздался звонок из Парижа: с «Пахитой» в Парижской опере ничего не получится. Оказалось, что Филин уговорил, убедил, не знаю что еще, Пьера Лакотта, что только он может станцевать его «Пахиту» в Париже. Лакотт поставил в известность о том дирекцию Опера́. Галь и Лефевр категорически заявили: «Нет, мы приглашали Цискаридзе». «Я не согласен», – уперся Лакотт. «Тогда из русских никого не будет», – решили в Опера́. В итоге ни я, ни Филин эту «Пахиту» не станцевали.

82

А в родном Большом театре, как обычно, «Жизели» сменяли «Лебединые озера». 24 октября наша труппа отправлялась в долгосрочное турне по городам США до конца декабря: Нью-Йорк, Темпе, Сиэтл, Чикаго, Беркли, Детройт… В каждом городе по шесть спектаклей. Составы солистов хоть на этот раз были стабильные: Г. Степаненко и я, Н. Грачева – А. Уваров, А. Антоничева – С. Филин. Получалось, у каждой пары по два спектакля в каждом городе. В декабре у нас прибавился «Щелкунчик».

Только приземлились в Нью-Йорке, а по всем каналам ТВ уже показывали репортажи о трагедии с захватом заложников на мюзикле «Норд-Ост» в Москве. Мы буквально прилипли к экранам телевизоров, следя за развитием тех ужасных событий.

А гастроли шли своим чередом, город за городом. Прилетели в Чикаго. Станцевал я первую «Баядерку» и оказался свободен на два или три дня, уехал в гости к знакомым, ночевал у них. Привезли они меня обратно в город, спросили: «Коль, что ты хочешь?» – «В Art Institute of Chicago я бывал неоднократно, хочу в Chicago Philharmonic». И купили мне туда самые дорогие билеты, оказывается, там самые лучшие места наверху находятся, потому что именно под крышей идеальная акустика. А Chicago Philharmonic находится в соседнем здании с Civic Opera House, где мы танцевали. И надо сказать, что, кроме рок-концертов и всяких мюзиклов, Bolshoi Ballet – единственная компания из театров такого плана, для которой этот зал в 3500 мест открывали полностью, то есть зал полностью раскупался.

И вот. Сижу в Chicago Philharmonic на дневном концерте, блаженствую. В антракте иду в туалетную комнату и вижу, вслед за мной заходит какой-то афроамериканец с рацией, гигантского размера мужик. Я делаю свое дело и понимаю, что он становится рядом со мной, через стеночку, и говорит в рацию: «He's here». Моих знаний английского хватило, чтобы понять смысл произнесенной им фразы. А в туалете, как назло, никого нет, только я и он.

Привожу себя в надлежащий порядок, и вдруг этот мужик мне