Если браслет был наделен силой яви, мира реального, то кольца – силой прави, мира истины, силой, способной показать правду порою даже невероятными способами.

История повторялась.

Нити судеб – серебряная и алая – соединялись, переплетаясь прежним узором.

Когда-то, давным-давно, в прошлой жизни, эти кольца уже принадлежали им. Сияли под медными лучами солнца на пальцах княжеского сына Ярослава и его невесты Лады.

* * *

Я находилась на заднем сиденье чужой машины, рядом с Ярославом. Коленки мои упирались в водительское кресло, что вызывало легкий дискомфорт, сидеть было не слишком удобно, и я до сих пор чувствовала себя как человек в костюме жирафа. Казалось, даже дыхание стало другим и пульс бился быстрее. Органы чувств иначе воспринимали информацию. Центр тяжести поменялся. Поменялось все, кроме моего сознания и, наверное, бессознательного.

Высшие психические функции – восприятие, мышление, воображение, память и речь остались прежними, как и умения и навыки (единственное, что запоминать в теле Ярослава я могла хуже). Крупная моторика частично поменялась – из-за новых физиологических параметров тела.

А вот мелкая… Нужно проверить.

– Дай мою сумку, – тихо сказала я Зарецкому. Теперь моя сумочка лежала на его коленях.

Он обреченно выполнил мою просьбу и снова уставился в окно, за которым проносились леса. Я с недовольством покосилась на его широко расставленные ноги, но промолчала.

Достав ручку и блокнот, которые всегда были со мной, я написала несколько слов, проверяя почерк – он, к моему удивлению, не изменился. Рукой Ярослава я писала почти точно так же, как и своей.

Значит, все-таки не зря говорят, что моторика связана с личностными установками, а движение – отражение психики.

Получается, некоторые участки головного мозга в теле Ярослава стали работать иначе. Но как это возможно?

Я не понимала. Но если предположить, что в теле человека существует некая особая духовная субстанция – назовем ее душой, и если наши с Ярославом души поменялись телами, тогда значит, что душа определяет сознание и бессознательное. Тогда возможно, что сознание и вовсе существует отдельно от мозга? А мозг – лишь его транслятор вовне? А после физической смерти сознание сохраняется и, может быть, ищет новое тело.

Я не была сильна в философии, теологии и анатомии, ничего не понимала, однако точно знала, что если бы о нашем случае узнали ученые, нас бы обследовали до конца жизни, пытаясь разгадать одну из самых сложных тайн жизни. Если бы, конечно, не сочли сумасшедшими.

Надежда на то, что я сплю, пропала окончательно.

– Вы такие молчаливые, – повернулась к нам Женя.

– Я устал, – отозвалась я рассеянно. Зарецкий и вовсе промолчал. После того как мы, не найдя Джульетту, решили уединиться в лесу, потому что физиология взяла свое и нам обоим банально захотелось в туалет, Ярослав был подавлен и угрюм. Смотрел на меня, как на врага народа, словно это я была виновата в случившемся, и молча злился.

– Вы встречаетесь, да? – спросила девушка. Ей было любопытно, что между нами происходит.

– Да, – осторожно ответила я.

Разговор не задался. Ярослав все время молчал – как и Ван, находящийся за рулем. Я и Женя перекинулись парой предложений о погоде, и до середины пути в машине звучало только лишь радио. Затем мы остановились около придорожного кафе, чтобы купить воды. Я вышла из машины и едва не направилась к «Танку», который остановился вместе с нами, но вовремя поняла, что делать этого не стоит. И, вздохнув, направилась к колосившемуся золотом полю. Далеко за ним были видны очертания гор, тех, на которых мы были с друзьями вчера.

Вчера… Прошло не так много времени, а кажется, что полжизни пролетело.

Я заметила огромного орла, кружившего над полем, и задумчиво стала наблюдать за ним. Он сделал один круг, второй, третий… А на четвертом я почувствовала себя странно – закружилась голова, от кольца по телу расползся странный согревающий жар, и на мгновение мне показалось, что я летаю вместе с орлом. Рассекаю с ним голубое небо и вижу сверху, как ветер гладит колосья пшеницы, как проносятся по дороге одинокие автомобили, как у придорожного кафе ходят люди.

А в следующий миг я упала – так, как, бывает, падаешь во сне и просыпаешься с гулко бьющимся сердцем. И распахнула глаза, понимая, что уже не стою у поля, а сижу в машине, на заднем сиденье, откинув голову назад. Я оглядела себя непонимающим взглядом. И до меня не сразу дошло, что это мои руки, мои ноги и мое тело.

Мое! Не Ярослава!

Не контролируя себя, я ощупала лицо – мое. И волосы, и шея, и плечи!

На всякий случай коснулась груди и удостоверилась, что она есть.

Я не могла в это поверить. Я вернулась в свое тело! Все встало на свои места!

По лицу расплылась улыбка, кажется, нервная. Господи, неужели все вернулось на круги своя?!

– Ты в порядке, Настя? – спросила Женя, которая так и не вышла из машины, но заметила мои странные движения и жесты.

– Да, – сказала я хрипло. – Сейчас приду.

И с этими словами я выбежала из машины.

Ярослава я нашла в том самом месте у поля, на котором я была пару минут назад. Он сидел прямо на земле, согнув одну ногу в колене, и улыбался. Взгляд его был сумасшедшим. Подозреваю, у меня – тоже.

– Ярослав?.. Это ты? – спросила я осторожно.

Он поднял на меня взгляд, посмотрел зачарованно, встал на ноги и вдруг обнял меня, крепко прижимая к себе.

– Я, – прошептал он счастливо.

И я не могла не обнять его в ответ. Это были самые странные объятия в моей жизни. И одни из самых искренних.

– Мы снова стали собой. – Отпускать его не хотелось, как бы странно это ни звучало.

– Стали, – эхом повторил Ярослав мне на ухо.

Мы одновременно отстранились друг от друга – по-настоящему счастливые, словно заново рожденные. Слабый ветер, принесший аромат разнотравья, трепал нам волосы. Солнечный свет лился на лица, заставляя щуриться. И мы крепко стояли на земле. В своих телах.

И все было так, как и должно было быть.

– Может быть, мы просто сошли с ума, а теперь рассудок вернулся? – спросил Яр.

– Может быть… В любом случае, ни ты, ни я никогда и никому не должны рассказывать об этом.

Зарецкий кивнул.

– Тобой быть… Интересно, – сказал он зачем-то, оглядывая меня с ног до головы. – Такая слабая. Не представляю, как вы, девушки, выживаете. – В его голосе не было осуждения или насмешки. Возможно, мне показалось, но я уловила даже какую-то странную неловкую нежность.

– Я тебе ноготь сломал, – добавил Зарецкий с покаянным видом. – Вообще я хотел их все обрезать, чтобы не мешались, но не успел.