запястьях затягивали веревки: только бы пламя сбили и дали воды. Но возле разбитых ворот со своими людьми оставался еще Хельги Хельгисон, которого недаром называли Барсом.

Когда из разверстого проема, сметая все на своем пути, смертоносной лавой неожиданно выплеснулась орда тяжеловооруженных всадников на обезумевших от пламени лошадях, их встретили перегородившие проход бревна тарана и тяжелые деревянные щиты, которые удерживали мгновенно сплотившиеся по сигналу своего командира отчаянные руссы. Они твердо встретили первый натиск, а подоспевшие ратники Икмора и Неждановы ватажники отбросили мятежников к воротам, загоняя обратно в огонь. В узком горле проема под пылающей надвратной башней образовалась чудовищная давка, в которой, даже не успев вытащить из ножен мечи бесславно погибли лучшие Дедославские мужи, включая семерых старших Мстиславичей, из которых двое просто задохнулись в доспехах под тяжестью навалившихся на них мертвых тел.

Что же до Ратьши, то его нашел Незнамов сын. Дважды Дедоставский княжич избегал с ним встречи на бранном поле, еще столько же раз, в Тешилове и на Оке, судьба разводила их по разным дорогам-путям. Нынче же, то ли исполнился назначенный вещими норнами, срок, то ли количество Ратьшиных преступлений превысило ту меру, которую способна выдержать земля.

— А-а, безродный! — презрительной гримасой приветствовал противника Мстиславич. — Явился-не запылился, чтобы княжеский престол занять, дочь простого сотника княгиней светлейшей сделать!

— Не за этой ли сотниковой дочерью ты гонялся от Оки до Итиля, — стараясь не дать волю гневу, отозвался Неждан, — обесчестив и лишив жизни настоящую княгиню. Что же до меня, я служу светлейшим Ждамиру и Святославу, и я пришел в эту землю, чтобы спросить с тебя, собака, за княжескую кровь и обиды простых людей!

Они сшиблись, и никто не посмел заступить им путь, впрочем, такие пути подвластны лишь кудесникам или безумцам. Кругом пылало все, что могло гореть. Нещадное пламя шершавым языком слизывало пласты древесины с толстых дубовых бревен, словно тонкие птичьи кости перемалывало солому и тес. В корчах плавился металл, и обращалась в прах человеческая плоть. Небеса извергали потоки воды, которые, не достигнув земли, обращались в раскаленный пар, смешанный с черным, смрадным дымом.

Неждан и Ратьша в самозабвенном и яростном упоении схваткой не замечали ничего. Словно для того, чтобы лучше видели бессмертные, которым одним дано право судить такой поединок, противники покинули оскверненную кровью землю, все выше поднимаясь по ступеням уже охваченной огнем надвратной башни к узким и склизким переходам городских стен. Выворачивая суставы и растягивая сухожилия, сражаясь на пределе своих и явно за пределами человеческих сил, они наносили и отражали такие удары, защититься от которых под силу мало кому из смертных.

Впрочем, бессмертие, или посмертие стояло за плечами каждого из них. Вот только если над головой Неждана в сиянии радужнымх крыл реяли ангельские рати, и Илья-пророк, разгоняя тучи, мчался по небу на огненной колеснице, то на Мстиславича пылающим жаром и ледяным холодом дышала разверстая бездна. И жвала, щупальца и когти неведомых чудовищ тянулись к нему, чтобы поглотить.

Ратьша понимал, что живым ему уйти уже не дадут и страстно желал помимо всех родных и целого града прихватить в иной мир того, кто все эти годы упорно вставал у него на пути и кто, как ему казалось, собирался занять его место. Не поворачиваясь к противнику спиной, Дедославский княжич медленно отступал вглубь пылающего града, в сторону отрезанной ото всех выходов и брешей Водяной башни, отлично понимая, что Неждан ни за что не прервет связавшую в это миг мертвым узлом линии их жизней, выпряденную вещими норнами на лезвиях двух мечей священную нить.

Увидев, что обезумевшие единоборцы держат путь в самое пекло в сторону Водяной башни, Войнег едва не бросился в пламя, чтобы последовать за ними. Хеймо, Чурила и Сорока силой его удержали. Ох, Всеслава, Всеславушка, кровиночка родная! Как в глаза тебе глянуть, коли твоему возлюбленному не судьба воротиться!

— Ему что, опять жизнь не мила? — воскликнул Асмунд, с ужасом глядя, как Незнамов сын, преследуя Ратьшу, словно удалой игрец балансирует на шатком настиле над клокочущим морем огня.

— Может быть, он решил, что ему как соловью полагаются крылья? — предположил Икмор.

— Лучше бы он о знамени Росомахи подумал, — яростно прорычал Святослав. — Неужели этот остолоп не понимает, что даже со смертью Дедославского изменника без твердой руки и горячего сердца эта земля все равно пропадет!

— Наоборот, он слишком хорошо осознает свой долг перед этой землей! — покачал головой Хельги Хельгисон. — Не узнает она покоя, пока окаянный Ратьша продолжает ее топтать! И будет лучше, коли волю богов исполнит не огонь, а меч. Для того мой побратим вернулся, для того вновь назвался Соловьем.

Лютобор как всегда ведал, что говорил, ибо Ратьша Дедославский являлся в одном лице и зачинщиком, и знаменем мятежа. И потому, когда меч Неждана, ослепительно засияв в лучах неожиданно появившегося из-за туч предзакатного солнца, нанес решающий удар, и бездыханное тело Мстиславича рухнуло со стены под ноги победителям и побежденным, от земли вятичей словно отодвинулась тень беды.

Конечно, последних упорствующих мятежников и расплодившиеся кромешные ватаги вылавливали по лесам до глубокой осени, а тяжкую, голодную зиму и вовсе пережили только милостью богов. Чтобы накормить и обогреть особо жестоко нуждавшихся, пришлось опустошить княжеские закрома. Конечно, Незнамов сын, выбираясь из горящего града, едва не погиб под обломками Водяной башни, рассыпавшейся в прах через несколько мгновений после Ратьшиной гибели.

Заступничеством богов и молитвами Всеславушки ее милого спас безумный прыжок в заполненный дождевой водой и мертвыми телами ров. Когда Войнег и Хельги с лесными ватажниками отыскали его под дымящимися обломками, он находился в глубоком забытьи и почти уж не дышал. Только мастерство и упорство Анастасия да забота верных товарищей сумели вернуть его к жизни.

А пока на догоравшие руины Дедославля спускалась ночь, и струи дождя стекали с небес, смывая скверну и давая надежду всем, кто остался жив.

Княгиня и князь

Ласковое закатное солнце, справляя праздничную вечерю, заливало небо и землю липовым медом, янтарным елеем и терпким пурпурным вином. Их благословенные потоки растворялись в водах Днепра, изукрашивали берега, щедро изливались на крыши и стены домов. Чешуйками самородного золота проникали в распахнутые по летнему времени двери и окна просторной, хорошо проветриваемой клети, в которой запах свежего теса соединялся с ароматом лесных трав. Украшали розанами и без того румяные лица женщин.

Боярыня Мурава вместе с присланными светлейшей Ольгой разумными прислужницами и добровольными помощницами из числа жен и дочерей воинов и воевод разбирала