Он взбирался на строительные леса, спускался в закрома и кладовые, пересаживаясь с коня на ладью и обратно, отмахивал за день по нескольку поприщ, поспевая во все концы своей земли. Говорил не только с боярами и князьями, но также со старейшинами и рядовичами, пытаясь разобраться, кого действительно задавила нужда и кому не справиться без княжьей помощи, а с кого достанет и хорошей хворостины: первейшего средства, когда надо открыть чьи-то глаза на чужую беду. Всеслава, остававшаяся в Корьдно, во всем помогала ему. Испытавшая в своих странствиях жестокие лишения, она не понаслышке знала, что значит остаться без крыши над головой и не иметь даже черствой корки на обед. И многие лихоимцы, пытавшиеся нажиться на чужой беде, испытав на собственной шкуре гнев молодой княгини, надолго, а то и навсегда зареклись против Правды идти.

В один из таких суматошных дней начала осени их в княжеском тереме посетил Святослав. Почтив беседой заслуженных воевод и бояр, оказав дань уважения молодой княгине, он пожелал побеседовать с Нежданом наедине.

— Ну что, светлейший! — начал он. — Думаю, дальше вы и без меня управитесь. Погостили мы здесь хорошо, Память долгую о себе оставили. Однако, надо и честь знать! Хазарам мы долги отдали, здешним крамольникам хвосты прищемили, пришло время пурпуророжденного басилевса за мантию подергать. Коли есть желание, присоединяйся!

— Благодарю за ласку, — как равный равному поклонился Неждан. — Только нам со Всеславушкой со здешними делами бы разобраться. Край наш разорен войной, тут бы урожай какой-никакой собрать да людям, оставшимся без крыши над головой, помочь дома поставить, а то и дани, которую обещал тебе мой брат Ждамир, давать станет нечем. Другое дело, что по здешним лесам-полям стараниями окаянного Ратьши слишком много всякого народа бродит, предпочитающего меч оралу. Так я бы его с удовольствием отослал и на Дунай, и еще дальше.

— Слышу слова истинного правителя! — похвалил Неждана русский князь. — Воины, обученные и храбрые, мне для похода нужны, а в этой земле за прошедшее лето даже люди мирные научились воевать. Что же до дани — не беспокойся. Все понимаю, какая сейчас дань, нам бы пока те скоры да меды, которые два года собирали на Руси, к ромеям на торг отвезти.

— Я и не беспокоюсь, — с достоинством отозвался Незнамов сын. — Коли нас со Всеславой молочный брат Ждамир, да упокоит Господь его душу, преемниками назначил, нам, стало быть, и слово, им данное, держать. Скоры, мед, все, чем богаты, когда назначишь срок, соберем. Вот только ежели кто из твоих воевод-бояр задумает в моей земле, подобно беззаконным хазарам, охотой за челядью заниматься, разбой чинить, поселян обижать, — сурово сдвинул брови Неждан, — бить стану нещадно, слово князя даю.

— Не думаю, что слово княжеское окажется менее крепким, нежели слово соловьиное, — дернул себя за длинный чуб Святослав. — Те, кто против Правды пойдет, коли твоей кары избегут, от меня по заслугам получат. И в этом уже я тебе мое слово даю. Ну, а ежели кто-нибудь захочет с миром прийти? — меж его длинных усов заискрилась улыбка. — По торговым делам, али просто в гости, неужто тоже станешь мечом встречать?

— Добрым гостям мы всегда рады, — заверил его Неждан. — Особенно если ты, княже, поволишь в гости приехать. Мой дом — твой дом. Не вечно же ты будешь в походы ходить!

Святослав предложение с благодарностью принял и через пару дней с дружиной и войском отправился в обратный путь. Неждан вместе со своей княгинюшкой, стоя на городском забрале, долго смотрели им вслед, и мнилось им, что день следующей встречи уже недалек. Разве могли они знать, что ни Святослава, ни многих из его воевод, тех, кого Незнамов сын привык считать товарищами и братьями, они не увидят больше никогда.

Эпилог

На высоком берегу реки Москвы, там, где впадает в нее Неглинка, ставили крепость. Точно квашня на опаре поднимался и рос детинец. Словно крепкие мышцы на спинах столяров и землекопов бугрились круто заводимые валы. Рядами фаланги одно к одному выстраивались бревна частокола.

Отстроив еще пару весен назад крепость возле мерянского Ростова, на берегу озера Неро, Святослав решил получше закрепиться и в мещерском краю. Светлейшие Всеслава и Неждан посоветовались со своими боярами и возражать не стали. Место это, уже не принадлежавшее к владениям вятичей, находилось всего в паре поприщ от Оки. И дань, обещанную светлейшим Ждамиром, собирать удобно, и для купцов от всяческих лиходеев защита. Незнамов сын, может быть, и сам хотел бы поставить побольше таких крепостей: и на Оке, и на границе с буртасами, и на степном рубеже. Но пока об этом приходилось только мечтать: тут бы разрушенные войной города заново отстроить, торговые пути восстановить да позаботиться о том, чтобы в лесах промышляли охотники за пушным зверем, а не лихие разбойные соловьи.

Об этом он говорил с побратимом, когда они вместе выбрались в новый русский градец, в котором обживался-начальничал повышенный до сотника, взявший в жены одну из Всеславиных подруг (то ли Суви, то ли Тайми, кто их разберет) Торгейр. Ехавший рядом с друзьями, но чуть в стороне Анастасий в разговор не встревал. Ему и собственных размышлений хватало.

Итак, их дела в земле вятичей закончены. Как только Талец и новгородцы помогут Торгейру поставить крепость, они все вернутся на Русь. Он наконец увидит Феофанию и малыша Люта, приобщится в Божьем храме святых таинств. Проведет первую за много лет зиму не в постоянных переездах от одного постоялого двора к другому, не в оковах, не в походных тяготах, а под кровом любимой сестры, а может быть, было бы только желание, и в собственном дому. Но что потом?

Для большинства русских воинов и воевод ответ на этот вопрос звучал однозначно. Даже здесь, в земле, которая хоть и обязалась платить дань, в состав Руси пока не входила, нашлось немало желающих попытать счастья в Балканских горах. К Доможиру, Быстромыслу и другим воеводам, которые собирались присоединиться к походу, уже сейчас приходили люди, стремившиеся продолжить службу под соколиным знаменем. Анастасий их понимал. Кто не захочет следовать за князем, одно присутствие которого на поле боя означает победу.

Едва сойдет лед и скроются вдалеке страшные Днепровские пороги, запенится волна крутого посола у борта ладей, побегут хищные морские птицы к болгарским берегам. Присяга и другие обязательства предписывали ему находиться на борту одной из этих ладей, идти сначала на Хортицу, потом в Херсонес, а далее — на