еще ребенку этой истории! Да и что за история — как они с Кэт погрызлись девять лет назад и разбежались?

— Но тогда почему мама не поехала с нами?

— Мама правда на меня разозлилась, — он тяжко вздохнул. — У нее... проблемы начались на работе. В галерее. И она почему-то решила, что эти проблемы — моя заслуга. Она почему-то решила, что я решил навредить ее галерее. Хотя мне это не нужно.

— Значит, это ты на маму разозлился?

— Ну, — он помолчал. — На такое трудно не разозлиться. Это несправедливо, в конце концов! У меня дел по горло, а я, по ее мнению, хожу вокруг галереи и только и думаю, чего бы там напортить.

— А ты ничего не портил?

— Когда я должен был этим заниматься? Я уж не спрашиваю — зачем мне это нужно, — Охитека покачал головой. — Малыш, я оборотами пропадаю на работе. И я был рад, что твоей матери есть, чем заняться. У меня не было причин устраивать ей неприятности в галерее. Тем более, что мне и некогда было этим заниматься.

Тяжко вздохнул. Дожил — врет ребенку! Да не какому-нибудь, а родной дочери. Хотя он, кроме дочери, никаких других детей вблизи и не видел.

Хотя занимайся демагогией или нет — а на душе от того не менее противно.

Ведь не хотел врать Алите! Считал это недопустимым. Недальновидным. И поди ж ты — нашелся повод. А главное — как правдоподобно, как натурально прозвучало это вранье! Только этим и остается утешаться: что дочка никогда не узнает, что отец сказал ей неправду.

Но не объяснять ведь ребенку, что почтенного Нуто, вполне вероятно — любовника матери, пришибли в темной подворотне по его приказу!

И пристукнули его не из-за Ловеллы. А из-за того, что сливал вытянутые из нее сведения на сторону. Малевал бы художник свои картины, не отсвечивая — вполне мог прожить еще долго. Долго и благополучно. Но его угораздило спутаться с подозрительной компанией. И случилось это уже после того, как он получил спонсорские дотации от галереи, где выставлялись его картины!

Денег ему мало показалось.

Что ж, насколько выяснил Охитека, почтенному Нуто и впрямь удалось заработать неплохую прибавку к жирной спонсорской помощи, полученной от Ловеллы. Хватит на роскошный гроб и шикарные похороны. На широкую ногу, с большим количеством приглашенных и музыкой от самых высокооплачиваемых групп на трех континентах.

— Я скучаю по маме, — голосок Алиты прервал нить размышлений.

— А она тебе не звонила? — растерялся Охитека. — Ну... можешь ты ей позвонить.

— Прямо сейчас?! — малышка просияла.

— Конечно! — он потянул трубку со столика. — Вот, с моего позвони, прямо сейчас. Я тебе номер наберу.

Интересно, дома сейчас Вэл или где-то гуляет? Конец нечетного оборота.

Неважно. Это дочь с ней хочет разговаривать, не он. Охитека набрал номер и, дождавшись, чтобы пошли гудки, протянул трубку Алите.

Сам откинулся на спинку дивана. Интересно, что предпочтет малышка: поговорить здесь, в его присутствии, или уйдет в другую комнату?

В просторной квартире — даже слишком просторной, как на его вкус! — было пусто и гулко. Да, в нечетный оборот с Алитой находились няня, пара работниц, занимавшихся домашним хозяйством, учителя. Но сейчас они находились здесь вдвоем. Охитека не хотел видеть рядом с собой посторонних людей — пусть это даже прислуга — во время отдыха. А уж с дочкой он как-нибудь справится. По-хорошему, он и на занятия сможет отвезти ее сам. А няня пусть отдохнет долю-другую суток.

— Чего тебе нужно?!

Голос Вэл прозвучал так громко, что Охитека прекрасно услышал его с расстояния пары шагов — Алита устроилась в кресле по соседству. Даже он вздрогнул и поднял голову. А Алита попросту выронила телефон. Ну конечно — наверняка она и не слышала, чтобы мать разговаривала таким тоном. Малышка в растерянности уставилась на отца.

— Ну, говори! — резко приказала Ловелла. — Чего ты молчишь?

На глазах дочери заблестели слезы. Да что ты будешь делать! Одна разоряется, вторая не может подать голос. Он дотянулся, подхватил телефон.

— Вэл, тебе Алита звонила, — сообщил он, прерывая раздраженный возглас супруги. — Ты с ней сейчас разговаривала.

На той стороне воцарилась тишина. Спящий, дай ему сил!

— Алита, мама думала, что ей позвонил я, — объяснил Охитека, всовывая телефон в руку дочери. — Потому и ругалась. Она на меня обиделась. С тобой она ругаться не будет! — Ты могла бы сразу сказать, что это ты, — поднялся и вышел на кухню.

Малодушно, но сидеть рядом было выше его сил. Надо заварить чаю...

За спиной раздался звонкий удар о стену. Обернувшись, полюбовался, как его телефон разваливается и осыпается на пол. Он не успел никак прокомментировать то, что дочь швырнула трубку в стену — та оглушительно разревелась.

Задница пещерной таксы! Нэси застыл у дверного проема на несколько секунд в растерянности. Когда он в последний раз слышал, чтобы дочь так орала?

Кажется, несколько лет назад. Когда она только училась ходить и постоянно норовила удрать из рук няни или педагогов. Закономерно падала, разбивала коленки... и орала.

Громко, от души, с брызжущими во все стороны слезами. Кажется, чай откладывается на полчаса-час. Сперва надо успокоить ребенка.

Спустя полчаса стало ясно, что сказать проще, чем сделать. Алита успокаиваться не желала. Ни утешения, ни ласковые слова, ни игрушки не помогали. Охитека даже решил поступиться принципами и включить дочери какой-нибудь фильм. Ей же вроде нравились всякие съемки с кувшинками, плавающими по пруду лебедями или горными панорамами. Нынче все оказалось без толку. И попытки рассказать что-нибудь интересное тоже провалились — дочь не желала слушать.

Когда слез стало чуть меньше, а вопли сделались чуть тише, Алита потребовала вызвать ее няню. Увещевания — что няня отдыхает, он сам ее отпустил — вызвали новый поток слез. Пришлось звонить.

После того, как приехавшая няня увела девочку в ее комнату, Охитека собрал с пола обломки телефона и сложил их обратно. Включил аппарат. Изумительно — после броска дочери он еще и исправно работал. Перезвонил Вэл и от души наорал на нее. Потом позвонил в офис. Выяснив, что Яс, по обыкновению, на рабочем месте, рванул туда. Помнится, в последних отчетах мелькало что-то по поводу пробных испытаний макета реактора.