– Да. Конечно. Вы его остановите, поскольку в следующий раз он явится за мной.

Внутри меня что-то хлопнуло, затем булькнуло.

Мэтью испуганно поглядел на мой круглый живот.

Малыши готовились к выходу в наш мир.

– Не смей запрещать мне тужиться!

Лицо у меня пылало. Тело было липким от пота. Хотелось как можно быстрее выпустить малышей наружу.

– Тебе нельзя тужиться, – повторила Марта.

Стремясь унять боль в ногах и спине, они с Сарой заставили меня ходить по комнате. Схватки напоминали о себе каждые пять минут, но и потом во всем теле оставалась нестерпимая боль, распространявшаяся от спины к животу.

– Я хочу лечь.

После стольких недель сопротивления постельному режиму сейчас я больше всего хотела заползти на свою кровать с ее мягким, покрытым слоем каучука матрасом и простерилизованными простынями. И я, и все, кто находился рядом, понимали иронию моего желания.

– Нет, ты не ляжешь! – отрезала Сара.

– Боже! Ну вот опять.

Я остановилась, вцепившись в их руки. Очередная схватка длилась дольше. Едва я выпрямилась и нормально задышала, как подкралась еще одна.

– Мне нужен Мэтью!

– Я здесь, – сказал он, занимая место Марты. – Эта пришла быстрее прежних, – заметил он Саре.

– В книге написано, что схватки постепенно становятся непрерывными, – тоном капризной учительницы сообщила я.

– Радость моя, младенцы не читают книг, – улыбнулась Сара. – У них свои представления насчет выхода из материнского чрева.

– И когда они намереваются выйти оттуда, то просто ставят перед фактом, – сказала улыбающаяся доктор Шарп, входя в комнату.

Доктора Гаррета в последнюю минуту вызвали к другой роженице, и потому вся полнота власти досталась Джейн. Вооружившись стетоскопом, она приставила его к моему животу, прижала, затем передвинула в другое место и снова прижала.

– Диана, вы держитесь молодцом. Ваши близнецы – тоже. Никаких признаков осложнений. Я бы рекомендовала сначала попробовать традиционный выход.

– Я хочу лечь, – проговорила я сквозь стиснутые зубы, когда очередной стальной обруч стянул мне спину, угрожая переломить надвое. – Где Маркус?

– В комнате напротив, – ответил Мэтью.

Я смутно помнила, что сама прогнала Маркуса, когда схватки усилились.

– Если мне понадобится делать кесарево, Маркус успеет?

– Ты меня звала?

Маркус успел облачиться в хирургический костюм. Его искренняя улыбка и невозмутимое поведение мгновенно меня успокоили. Сейчас, когда он снова был рядом, я не могла вспомнить, по какой причине велела ему проваливать.

– Кто передвинул эту чертову кровать?

Я едва дышала, отфыркиваясь в тисках очередной схватки. Похоже, кровать никто и не передвигал, но мне казалось, что путь до нее займет целую вечность.

– Мэтью, кто же еще, – беспечным тоном ответила Сара.

– Я даже не притрагивался к кровати, – возразил Мэтью.

– В родовых муках мы виним мужа абсолютно во всем. Матери это помогает не поддаться навязчивым фантазиям, а мужчинам напоминает, что они отнюдь не центр внимания, – пояснила Сара.

Я засмеялась и проворонила нарастающую волну боли – предвестницу новой схватки. Они становились все яростнее.

Изо рта поочередно вырвались начальные слоги нескольких ругательств, после чего я плотно сжала губы.

– Не стесняйся, Диана, – подбодрил меня Маркус. – Ты вряд ли пройдешь через главное событие сегодняшнего вечера без хорошей порции ругани.

– Не хочу, чтобы первыми словами, которые услышат малыши, были забористые ругательства.

Теперь я вспомнила, почему прогнала Маркуса. Он посмел пошутить, что я слишком чопорно себя веду, хотя сама корчусь от боли.

– Мэтью может что-нибудь спеть. У него громкий голос, и это наверняка заглушит твои соленые словечки.

– Черт тебя… больно! – заорала я, скрючиваясь над своим животом. – Если хочешь помочь, двигай эту долбаную кровать. И хватит со мной спорить, придурок!

Мой ответ был встречен шокирующим молчанием.

– Умница, – сказал Маркус. – Я всегда знал, что в тебе есть этот пласт. А теперь давай-ка взглянем. Но не на него, конечно.

Мэтью помог мне забраться на кровать, с которой сняли старинное шелковое покрывало и почти все занавески. Перед камином замерли колыбели, ожидая близнецов. Я смотрела на них, а Маркус тем временем осматривал меня.

За прошедшие четыре часа я пережила массированное вторжение в свое тело. В меня постоянно чем-то тыкали, что-то прикладывали. А сколько всего вытекло и выплеснулось наружу! Не верилось, будто это копилось во мне. Мои собственные реакции в расчет не принимались, что удивляло меня сильнее всего. Ведь я отвечала за то, чтобы две новые жизни благополучно вышли во внешний мир.

– Надо еще немного подождать, но события постоянно ускоряются, – сказал Маркус.

– Тебе легко говорить, – огрызнулась я.

Мне хотелось его ударить, но между мной и Маркусом была преграда в виде живота. Исход малышей мог начаться в любую минуту.

– Это твой последний шанс сделать эпидуральную анестезию, – сказал Маркус. – Если откажешься, нам придется извлекать малышей через кесарево, а там уже будет общая анестезия, и ты полностью отключишься.

– Тебе совсем не нужно проявлять героизм, ma lionne, – сказал Мэтью.

– Это не героизм, – в четвертый или пятый раз сказала я мужу. – Мы не знаем, как эпидуральная анестезия может повлиять на малышей.

Я умолкла и скорчила гримасу, пытаясь остановить очередной натиск боли.

– Радость моя, тебе нужно равномерно дышать, – заявила Сара, проталкиваясь к кровати. – Мэтью, ты слышал ответ жены, и нечего спорить с ней по этому поводу. Что касается боли… Смех замечательно помогает. Или попробуй сосредоточиться на чем-то.

– Наслаждения тоже помогают, – сказала Марта.

Ей удалось так подвинуть мои ноги, что спина мгновенно расслабилась.

– Наслаждения? – ошеломленно переспросила я и с ужасом посмотрела на Марту. – Ты ведь не имеешь в виду это.

– Имеет, – сказала моя тетка. – Наслаждения решительно все меняют.

– Как вы вообще можете предлагать мне такое?

Менее подходящего момента для эротических фантазий трудно было представить. Куда более разумным мне представлялось встать и походить. Я опустила ноги на кровать, и тут меня подстерегла новая порция схваток. Когда они прошли, мы остались с Мэтью вдвоем.

– Даже не думай, – сказала я, когда он меня обнял.