дискомфорта" в общественном бомбоубежище. Затем, с 27 сентября до середины ноября, наступил шестинедельный период, когда каждую ночь происходил какой-нибудь бомбардировочный налет, прерывая маленькие часы звуками воздушной тревоги и зенитных орудий. Много бомб прошлой ночью", - гласит одна из записей в дневнике Оруэлла, добавляя, что "весь дом трясется, достаточно, чтобы зазвенели предметы на столе".

Все это поднимает вопрос о том, как Оруэлл относился к бомбардировкам как писатель, а не как патриотичный англичанин и антифашист, ненавидящий Гитлера. Одно из очарований его репортажей эпохи блица заключается в образном языке, который даже посреди кошмара машинной эпохи умудряется укорениться в мире природы. Так, сбитый самолет вываливается из облаков, "как бекас, подстреленный высоко над головой". Так было и в следующем году, когда, оглядывая крыши домов в поисках повреждений от бомб, он заметил "несколько церквей, у которых хребты отломились посередине, отчего они стали похожи на ящериц, потерявших хвосты". Другой пример можно найти в его взгляде на толпы перемещенных лиц: мужчина, который приставал к нему на автобусной остановке и бредил о том, как он вывозит из Лондона свою жену и себя; две элегантно одетые девушки с грязными лицами, которые спрашивали его: "Пожалуйста, сэр, не могли бы вы сказать нам, где мы находимся?". Хотя в сложенных штабелями обломках было что-то неповторимо жуткое и тревожное - груда гипсовых манекенов у магазина John Lewis на Оксфорд-стрит выглядела в точности как трупы, - его воодушевили сообщения о народных волнениях. Услышав, что толпа жителей Ист-Энда подошла к отелю "Савой" и потребовала воспользоваться бомбоубежищем, он отметил, что "когда видишь, как богатые люди продолжают вести себя в условиях, которые явно перерастают в революционную войну, вспоминаешь Санкт-Петербург в 1916 году".

Книга "Лев и единорог: Социализм и английский гений", в которой будет развит этот тезис, была написана в течение ранней осени 1940 года - часть в Дорсет Чэмберс, часть в Уоллингтоне, куда Оруэлл и Эйлин, страдающая от отравления рука, приехали на неделю в середине октября. Лидия Джексон и ее подруга Патриция Донахью, шедшие пешком от станции Болдок, прибыли в середине ужина, но успели попробовать яблочный пирог с меренгой от Эйлин. Оруэлл, со свойственной ему щепетильностью, отметил, что в деревне сейчас одиннадцать эвакуированных и что урожай картофеля оказался лучше, чем ожидалось. Вернувшись в Лондон, он чередовал работу над памфлетом Варбурга и своими постоянными заказами "Time and Tide" с ревностным выполнением обязанностей домашней гвардии. К этому времени в отряде Сент-Джонс-Вуд насчитывалось девять или десять добровольцев. Его лидерами были Деннис Уэллс, ветеран Великой войны, владелец местного гаража, два представителя буржуазии NW1 по имени Чандлер и Хадрилл, водитель фургона Selfridge's по имени Джонс, бизнесмен Дэвид Дэвидсон, который жил недалеко от дома Оруэлла в Dorset Chambers и с которым ему нравилось обсуждать политику, и юноша в возрасте около десяти лет, ожидавший призыва в RAF, по имени Дензил Джейкобс.

Для Джейкобса, который был на полтора десятка лет моложе большинства других новобранцев и был принят в подразделение своим дядей Деннисом, "Блэр" был источником очарования. Дружелюбный, но не склонный к доверию, он считался "немного левым". Был ли он коммунистом, спросил однажды Джейкобс. "Это зависит от того, что вы имеете в виду", - деликатно заверил его Оруэлл. За пределами его непосредственных обязанностей по охране местной телефонной станции и различных других стратегических точек в окрестностях Лордса простиралось Саргассово море личных и профессиональных неизвестных. Потребовалось несколько месяцев совместных караулов и покерных школ, чтобы Джейкобс убедился, что высокий, сдержанный сержант - Оруэлла быстро повысили до сержанта на основании предыдущего опыта - был журналистом; открытие, что он был королевским стипендиатом в Итоне, показалось еще более поразительным ("Кто менее всего мог быть в Итоне, как я представлял себе Итон, так это Блэр"). Джейкобс был поражен своей отстраненностью от сплетничающей, играющей в карты атмосферы штаб-квартиры на Гроув Роуд, но его также впечатлил интерес, который проявлял к нему Оруэлл, и его привычка спрашивать его, что он думает о проблемах дня - интерес, который, по мнению Джейкобса, явно стимулировался тем, что он был евреем.

Никто из товарищей Оруэлла не сомневался в его преданности поставленным задачам: он с таким же удовольствием сидел всю ночь в карауле дважды в неделю, как и проводил воскресные утра в комнате над гаражом на Эбби-роуд, изготавливая бомбы. Фред Варбург, который позже присоединился к отряду, вспоминал "рвение, которым пылало его высокое, худощавое тело", а также тот факт, что его форма, хотя и редко гладилась, была явно сшита хорошим портным. Генри Дейкин, который жил у своих дяди и тети в начале войны, вспоминал, как он появлялся на службе в "полной регалии... сапоги блестели, винтовка была наготове". Бывали случаи, когда рвение брало верх над практическим умом - демонстрируя использование миномета в местном гараже, он совершил ошибку, зарядив оружие высокоскоростной буровой бомбой, мощная отдача которой выбила зубы одному человеку, а другого доставила в больницу. Но Оруэлл, похоже, наслаждался своим пребыванием в рядах Внутренней гвардии, наслаждался рутиной, которая пришла с ней, и, что более важно, пришел к убеждению, что в правильных руках она может сыграть роль в политических схемах, которые он так стремился поощрять. Организация была "гораздо более демократичной и антифашистской, чем хотелось бы некоторым ее командирам", - писал он в начале 1941 года. Многие из этих наблюдений легли в основу книги "Лев и единорог". Как и его интерес к другому очагу военизированной подготовки, в котором он, хотя и не участвовал лично, был связан с самой ранней стадией его развития.

Это была учебная школа Остерли Парк в Айлворте, западный Лондон, которая открыла свои ворота в июле 1940 года. Остерли Парк был детищем двух ветеранов Интернациональной бригады, которых Оруэлл знал в Испании - Хью Слейтера и его друга Тома Уинтрингема, который возглавлял британский батальон в битве при реке Джамара, но затем был исключен из Коммунистической партии Великобритании за "отказ принять решение партии о разрыве личных отношений с элементами, считающимися нежелательными для партии". Нежелательным элементом была Китти Боулер, "троцкистская шпионка", ради которой он развелся со своей первой женой. Уинтрингем называл себя "революционным патриотом". Хотя он мог критиковать Оруэлла - Джанетта, которая в то время была замужем за Хью Слейтером, отметила об одном из их политических споров, что "я одержала победу, поддержав Оруэлла, на которого Том склонен нападать" - он разделял его веру в то, что война предоставила возможность для радикальных политических изменений и что эти изменения были