И вот на следующий день вечером мой друг Евгений сказал, что мы пойдем в гости знакомиться с оригинальным молодым философом. Он тоже приехал в Ленинград в гости к своим друзьям. А постоянно живет в Москве, учится в МГУ. Мы долго ехали на автобусе и приехали на окраину Ленинграда, где стояли высокие белые дома, все одинаковые. В одном из домов мы поднялись в лифте на самый верх и вошли в совсем небольшую квартиру.

И вот, Боже мой! На кухне сидел тот незнакомец, которого я видела в Эрмитаже накануне! Его имя было Эндрю Прозуменщиков (фамилию Октавия произнесла невероятным образом, но узнаваемо… — Е.М.)

«Это вы!?!» — сказали мы один другому, одними русскими словами. Такая случайная встреча была как знак свыше. Мы представились, в квартире были другие люди, среди них высокая девушка с красивым именем Олесиа.

Но никто из остальных не привлек моего внимания. Я и Эндрю стали разговаривать. Сначала в единственной комнате квартиры, потом пошли на кухню, пили чай и говорили.

Все американцы, знающие Россию, пишут и говорят, что русский разговор на кухне обо всем — нечто неповторимое, уникальное. Так оно и оказалось.

Эндрю, по-русски Андрэй, был удивительный собеседник. За всю жизнь в Америке я не слушала и не говорила о стольких серьезных и возвышенных вещах, как за один вечер с ним на кухне. Я сама стала совсем другая, мне в голову приходили невероятные мысли, Эндрю их понимал, хотя мой русский язык был не совсем хороший. Он был не очень красивый, Эндрю, но был такой духовно прекрасный.

Мы говорили, иногда на кухню заходили люди, Эндрю говорил им: «Потом», они уходили. Несколько раз входила девушка Олесиа, один раз с сумкой, говорила про билет в Москву, что у нее нет денег. Эндрю тоже говорил ей: «Потом», говорил: «Подожди, не мешай нам», один раз сказал: «Оставь нас!» Она вошла, когда Эндрю держал меня за руки, совершенно невинно.

В последний раз девушка пришла и дала ему листок бумаги. Он взял, посмотрел, сложил в четыре раза и сказал:

— Извините, Тэви. Какие-то детские глупости. Хочет быть, как Марина Цветаева.

И мы продолжали говорить. Я сказала, что хочу пригласить его в Америку, в наш университет, сейчас или после, когда сама вернусь. Он сказал, что да, Америка удивительная страна. Он поедет со мной… это судьба… наша встреча…

Вдруг вбежал человек с ужасным лицом, что-то зашептал Эндрю. Эндрю стал совсем бледный, белое лицо, черные брови и усы… Мне стало страшно. Человек быстро говорил, показывал на меня. Эндрю сказал с волнением: «Тэви, произошло несчастье, надо скорее уходить».

Я ничего не понимала, спрашивала: «Что случилось?», мне никто не говорил. Только в дверях один из юношей сказал: «Милиция, девушка, сейчас здесь будет милиция. Полиция по-вашему».

Я поняла, что приедет полиция, будет ужасно. Я, как американка, не имела права, по нашим правилам тоже, ходила в гости по секрету, люди смеялись, говорили, что я — эстонка Тэви. Если бы я попала в русскую полицию — то ужасно для папы! Меня могли забрать в КГБ, обвинить, что я шпионка, у отца был бы плохой конец карьеры. И мне не разрешили бы учиться в Московском университете. Поэтому я стала уходить очень быстро.

Мы все — четыре человека спустились в лифте, я думала: где же девушка, ее с нами не было. Мы вышли из дома, ночь была светлая, почти белая, все видно. Другие люди тоже выходили из квартир и бежали за угол дома, они нас не видели, мы вышли раньше. Двое юношей ушли, Евгения нигде не было.

Послышались сирены, и к дому подъехали две машины с мигающими огнями, одна с красным крестом. Подъезд был с другой стороны, не там, где окно…

Эндрю сказал, что надо идти быстрее. Потом попросил понести сумку, вот эту, она для девушки, ему подозрительно. Мы дошли до остановки автобуса, еще было светло. Подошел один юноша, Саша. Быстро что-то сказал Эндрю и ушел в другую сторону, перешел улицу, стал на остановке. Автобус приехал, забрал его.

Мне было так страшно, я ничего не спрашивала, делала, что попросят. Наконец пришел автобус к нам, мы сели и поехали. Молчали. Долго.

Когда приехали в настоящий Ленинград, там на набережной Эндрю мне рассказал. Было очень светло и трагично. Как у Достоевского, «Белые ночи». Эндрю сказал мне, что девушка, Олесиа совершила самоубийство. Она выпрыгнула из окна.

Я помню, большое окно стояло открытое настежь. Никто не подозревал, что она хочет… Люди, говорили между собой. Она была одна. Стояла у окна, никого рядом не было, вдруг вскочила на раму и прыгнула вниз. Один только человек заметил случайно, как она сделала это.

Тот юноша, Саша, сказал Эндрю, что она мертвая. Он подошел к людям внизу, ничего не говорил, но услышал, что девушка умерла сразу. Медицинская машина забрала уже мертвую. Никто не знал, кто она, полиция начала спрашивать жильцов, Саша сразу ушел.

Так ужасно случилось. Эндрю сказал, что мы не виноваты. Девушка была нездоровая, раньше лежала в клинике, убежала из дому. Он, конечно, напрасно взял ее из Москвы, она решила не возвращаться домой, и он взял ее с собой.

Я тогда заплакала, сказала, что если она — его девушка, то мы виноваты! Я не знала, не хотела. Эндрю сказал — нет. Она не его девушка. Олесиа приехала с ним из Москвы случайно, сама не знала, чего хочет. Его девушка в Москве, она тоже больна, поэтому не поехала с ним. Не душевно больна, просто нездорова. Он меня с ней познакомит. Назвал имя — Люсиа, очень похожее.

Я опять заплакала, такая страшная история, а я ничего не знала. Эндрю сказал, что мы будем дружить с Люсиа все втроем, а потом… Я все равно плакала. Так сложно и страшно жить в России!

Потом Эндрю повел меня в гостиницу, где жила американская группа. Много говорил по дороге, город был такой прекрасный. Так сложно и трагично.

Эндрю сказал, что лучше никому про несчастную девушку говорить не надо. Это чудовищная случайность. Если мы расскажем в полиции, то могут не поверить. Я американка, а у них в Советском Союзе тоталитарный строй. Может быть очень плохо и мне, и ему. Скажут, что мы американские шпионы и умышленно выбросили девушку из окна. Оправдаться будет трудно, говорил про КГБ, что меня заставят признаться в чем угодно.

А так никто не узнает, что мы были в этой квартире. Там живет друг Саши, он уехал в отпуск и дал Саше ключ, чтобы Андрей там жил. Саша оставил дверь открытой, немного поломал замок.

Когда полиция придет, подумает, что были совсем чужие люди — хулиганы, грабители. И девушка пришла с ними. Приедет друг Саши, скажет, что ничего не знал. Это не обман. Это самозащита.

С девушкой была страшная случайность, никто не виноват, она была не в себе, а невинные люди могут пострадать. И что я тоже… А так меня никто не найдет. С девушкой нет документов, ее сумка — вот она, и попросил пока спрятать. Если его спросят, он никогда про меня не скажет, и никто меня не назовет. И надо, сказал он, постараться забыть, как будто видели страшный фильм. Никто не виноват.

Эндрю меня уговорил. Если она, девушка была больна умственно, то никто не виноват, и будет несправедливо всем страдать. Сколько людей: мой отец, друг Саши, Эндрю, я, моя семья… Я согласилась, что это будет секрет, и отцу ничего не скажу.