Заклеймив злосчастного домовитого Грэма на трех языках, мы покинули парапет и на ходу открыли прения, что целесообразнее предпринять для избежания назойливого внимания полиции, и каким способом вернуться в чьи-нибудь безопасные пенаты.

Вокруг царили тишина и благоуханный покой, полицейской облавы скорее всего не предвиделось. Однако даже в случае ее, заверила Жанин, в этой хоть и глупой, но свободной стране две дамы имели полное право пеших прогулок, где им заблагорассудится, и никому не были обязаны отчетом, пока хозяева не жаловались, что кто-то преступил границы их владений. С того момента, как мы покинули владения Грэмов весьма оригинальным способом, полиции трудно предъявить нам претензии. В любом случае, крупными неприятностями не пахло, но лучше обойтись без полиции, особенно имея в виду дипломатический статус Бориса.

Мягкие серые сумерки внезапно сменились бархатным синим вечером, в небе ярко засияли звезды, темные силуэты домов в черных кружевах растительности уютно обозначились светом больших и маленьких окон. Газоны благоухали свежескошенным сеном, и ночь наполнилась неотступным пением цикад.

Изумительно красиво и поэтично выявлялся тихий квартал в час мирного июльского вечера, но две бедные странницы брели по нему весьма сиротливо. Перед нами маячили два пути выхода, вернее выезда из кризиса. Можно было осторожно приблизиться к дому Октавии, посмотреть, убралась ли полиция и с полным правом вступить во владение синей «Хондой».

Недостатки плана бросались в глаза моментально: полиция способна проявить ненужное терпение или оставить у «Хонды» скрытую засаду. Если возникли подозрения в шпионаже, то у машины нас могли поджидать ребята в штатском.

Второй путь заключался в установлении телефонного контакта с Расселом Бивеном. Оповещенный о месте нашего нахождения, он мог без труда оседлать свой «Порше» и вызволить беглянок. А следующим утром заехать за «Хондой», сесть в нее и послать к чертям любопытствующих. В своей свободной стране он может забирать личную собственность откуда угодно и не отвечать при этом ни на какие вопросы. Не будь меня с нею, так поступила бы Жанин, она оберегала не себя, а гостью. Несмотря на сто раз новое мышление, в этой стране русские пользовались репутацией поголовных шпионов. Предрассудки умирают тяжко, особенно среди профессионалов, которые на них зарабатывают свой хлеб с полезным американским маргарином.

Вышеуказанный второй способ выхода из уютных лабиринтов Догвудского леса манил многими преимуществами, однако требовал как минимум телефонного аппарата. А они здесь на улице не валялись, вернее не стояли. Платные телефоны обычно имелись у заправочных станций, магазинов, банков и прочих оазисов деловой, а не частной жизни. В жилых кварталах телефонные будки, как правило, отсутствовали. Идти предстояло, во-первых, далеко, а во-вторых, совершенно неизвестно куда.

Благостные жилые кварталы могли тянуться на километры (мили, по местному исчислению), могли быстро привести к шоссе или к вожделенному пятачку с телефоном или вдруг внезапно перейти в поселения, где двум беззащитным дамам гулять отнюдь не рекомендуется. И чем позднее вечер, тем меньше рекомендуется.

Имелся дерзкий вариант — постучать в любой семейный дом и попроситься позвонить. Мы решили приберечь его на крайний случай. Всё же двум дамам с разными акцентами посягать на жилую американскую крепость по вечернему часу — как-то не очень… При невезении могло кончиться той же полицией. Вероятность составляла 10 % (по мнению Жанин), но пренебрегать ею не следовало.

Нельзя сказать, чтобы в отчаянии, слишком был хорош для него вечер, но в некотором недоумении мы с доктором Бивен брели по тихим улицам и не могли остановиться ни на одном плане действий. Иркины сандалии на босу ногу стали потихоньку натирать пятки, а Жанин испытывала серьезные затруднения в своей обуви на высоких каблуках. Не говоря о том, что нас томила и духовная жажда. Ключ к тайне Октавии висел у меня на плече, а магнитофонная скважина таилась в отлученной от хозяйки «Хонде». Пережив несостоявшееся свидание с полицией и оценив неожиданную лояльность Октавии, мы обе испытывали потребность послушать так дорого ставшую исповедь. Вместо того вынуждены были странствовать по неведомым бесконечным улицам во все более позднее и темное время суток.

В довершение неприятностей мы, не ведая того, зашли в тупик. Очередная улица привела нас к малой круглой площади, где дома стояли правильным полукругом без единого прохода вовне.

— О мон дье, — вздохнула Жанин. — Теперь придется идти обратно.

— Не попробовать ли нам вернуться, посмотреть, что с машиной, может быть, пройти соседней улицей. Там вроде была автозаправка неподалеку, или на шоссе такси поймаем, — я наконец вышла из оцепенения и заискрилась идеями.

— О да, Катрин, — ответила доктор Бивен. — Наша прогулка несколько затянулась. Наверное, лучше направиться в другую сторону. Может быть, мы сначала отдохнем немножко?

Слово «немножко» Жанин произнесла по-русски очень жалобно и кивнула головой в сторону каменной завалинки у одного из строений. Мы присели у стены пряничного домика, окруженного клумбами белых флоксов. Два окна, чуть повыше нас лучились розово-золотистым сиянием. Кто-то сидел в доме за розовыми занавесками, вдыхал благоухание цветов, а мы примостились у порога, как пара подброшенных котят.

В темноте мы плюнули на местные приличия, закурили по сигарете и горестно обменивались замечаниями о состоянии наших ног, увы, единственных средств передвижения. Хоть снимай туфли и сандалии и иди босиком, право слово, как босоногие кармелитки (так, по словам Жанин, они замаливали грехи…) Моя неискушенность в религиозной тематике не помешала продолжить теологический диспут. Я заметила, что от имени церкви преподобный отец Копланд благословил наши деяния, но вмешательство мирских властей довело нас обеих до босоногого паломничества к неведомым телефонным святыням.

Я попробовала на доступном мне английском донести немудренную шутку до Жанин, но она поняла не сразу, пришлось сделать пару попыток с вариациями, пока я не вспомнила, что паломничество будет «pilgrimage». На третий раз кощунственное замечание возымело успех, воспитанная в католичестве Жанин тихо посмеялась.

Но не одна она… Звонкий, нежный смех ответил эхом, и на траве, среди ближних клумб мы заметили темный небольшой силуэт. Затем тень переместилась к дому, дверной проем осветился, и женский голос произнес:

— Простите, милые барышни (young ladies), я нечаянно услышала вашу беседу. Если бы вы захотели, то я могла бы помочь. Ваши бедные ноги и благословение преподобного Копланда — довольно необычное сочетание. Но как его старейшая прихожанка, я постараюсь посмотреть, что можно сделать. Телефоном, во всяком случае, я располагаю, и вы, без сомнения, можете им воспользоваться.

Мы с Жанин от всего сердца сказали хором: «О, благодарю вас!» — и прошли по песчаной дорожке к призывно освещенным дверям. На сияющем, прозрачно-янтарном пороге нас встретила крошечная старушка с короткими серебряными кудрями. Рядом с ней Жанин казалась рослой американкой, а я — просто дылдой-великаншей. Старушечка была одета в черные узкие брючки и белую блузку с кружевами, аквамариновые глаза на бело-розовом печеном лице поблескивали с веселым дружелюбием.