корабль повернул на юг и нас обменяют на пленных римлян где-то у восточного побережья, а если он будет слева, то это будет означать, что нас повезут проливом Харибды на север… Только в этом темном трюме мы сидим, как в пифосе. Попробуй разберись, в какую сторону идет корабль… Давайте-ка все вместе поищем какую-нибудь щелочку или отверстие по тому и по другому борту, – предложила она. – Ты, Леена, иди справа, а мы с Акте двинемся слева…

И девушки принялись тщательно обследовать оба борта корабля.

Первой обнаружила щель Леена и забарабанила ладонью по правому борту, чтобы привлечь внимание подруг.

– Умница! – радостно воскликнула Ювентина.

Щель, найденная Лееной под самым палубным настилом, была совсем крохотной, но Ювентина разглядела сквозь нее берег, мимо которого, скрипя веслами, шел корабль.

– Что ж! – с удовлетворением сказала Ювентина. – Теперь нам точно известно, что корабль идет на юг. Ясно, что обмен будет производиться на восточном берегу, возможно, поблизости от Катаны.

– Почему думаешь, что у Катаны? – спросила Акте.

– Потому что Мемнон условился со мной, что при первом же известии о том, что мы попали в беду, он примчится на виллу Лонгарена, ту самую, где Мемнон и я провели почти всю прошлую осень. Потерпите, милые. Недолго нам еще мучиться…

Но по прошествии пяти или шести часов плавания случилось событие, разом похоронившее все надежды и расчеты.

Девушки за это время сильно озябли в холодном трюме и, крепко прижавшись друг к другу, погрузились в тягостную полудрему, равнодушно прислушиваясь к скрипу весел, перестуку портискула и смутному говору солдат, разместившихся на нижней палубе.

Внезапно наверху поднялась какая-то суматоха, раздались тревожные возгласы и бряцанье оружия. Пленницы подняли головы, прислушиваясь.

– Интересно, что там происходит? – прошептала Ювентина.

И в этот момент они совершенно отчетливо услышали тревожные возгласы:

– Пираты!.. Пираты!

* * *

Мамерк Волузий, сменивший заболевшего Блазиона, вот уже шесть месяцев командовал «Амфитритой», возглавляя отряд кораблей, совершавших набеги на мелкие острова, находившиеся в Ионическом и Сицилийском морях. В начале года Требаций закупил в Киликии пять новых либурнийских кораблей и десять миапаронов. Флот Новой Юнонии стал самым сильным на Крите. Даже Кидония в это время обладала меньшим количеством судов.

У мыса Пахина к восьми либурнийским кораблям Мамерка, возвращавшегося с данью, полученной от жителей Эгатских островов, присоединились четырнадцать миапаронов, присланных Требацием с Крита. С таким количеством кораблей пиратский наварх почувствовал себя полным хозяином всех морей, омывавших берега Италии и Сицилии.

От мыса Пахина Мамерк повел свою эскадру на север вдоль восточного побережья и по пути разграбил Финикийский Порт. В руки пиратов попала большая добыча, но Мамерк запретил матросам брать с собой на корабли громоздкие вещи – ничего, кроме изделий из драгоценных металлов, ковров-атталиков и небольших предметов роскоши. Пиратам предстоял серьезный бой с римскими кораблями, находившимися в Сикульском проливе. Требаций приказал их уничтожить. Эти корабли мог использовать претор Антоний, готовившийся к походу против Крита и Киликии. Сам Требаций уже договорился с киликийцами и пиратами Исаврии о том, что они вместе дадут римлянам сражение у берегов Крита. Киликийцы обещали прислать не менее ста пятидесяти легких кораблей, исаврийцы – шестьдесят. Вместе с миапаронами, гемиолами и либурнами пиратов, гнездившихся на Крите и на окружавших его малых островках, они могли составить внушительный флот из не менее трехсот пятидесяти кораблей. Правда, среди них совсем не было даже греческих триер, способных наносить таранные удары вражеским судам, но на стороне пиратов были маневренность и быстроходность их кораблей.

Мамерк, продолжая движение к проливу, намеревался оставить в Убежище то добро, которое удалось захватить в Финикийском Порту, чтобы дальше идти налегке. Он еще не знал, что Геренний и его люди покинули усадьбу, а римляне сожгли ее. Когда же пираты, высадившиеся в бухте Улисса, увидели на месте усадьбы, где они привыкли отдыхать и залечивать раны, одни обгорелые строения, то всех охватил неописуемый гнев и жажда мести. Мамерк разослал всем своим навархам приказы, что корабли нигде не будут останавливаться, пока не войдут в пролив, чтобы с ходу напасть на римскую эскадру, стоявшую в мессанской гавани. Эти корабли, большей частью однопалубные или двухпалубные, были легкой добычей для пиратов. Только в гавани Регия, расположенной на италийском берегу, находились тяжелые военные суда, но, по сообщению пиратских осведомителей, многие из них были старые, к тому же регийские власти испытывали трудности с набором гребцов.

От бухты Улисса пиратская флотилия под парусами и на веслах дошла до Абрикса и продолжала движение вдоль побережья. У Скал Циклопов пиратам повстречался отряд из шести римских кораблей под командованием Марка Гратидия. Римляне вынуждены были принять неравный бой, закончившийся полной победой пиратов. Все римские дикроты были взяты с бою, подожжены и потоплены. Матросам и гребцам с этих кораблей пираты дали возможность спасаться вплавь, но только немногим из них удалось добраться до берега: усилившийся западный ветер и течение обрекли на гибель большинство пловцов.

Бирема, которой командовал Гратидий, сошлась в абордажном бою с либурной «Амфитритой» и двумя миапаронами. Все находившиеся на борту римского корабля легионеры и их начальник погибли, мужественно сражаясь.

Захваченную бирему Мамерк также велел поджечь. Но в этот момент внимание пиратов привлекли отчаянные женские крики, доносившиеся из трюма корабля. Они открыли трюм и, к своему великому удивлению, обнаружили в нем трех девушек. Матросы «Амфитриты» узнали в них самых прелестных обитательниц Убежища.

– Ювентина! – вскричал Мамерк, когда она поднялась на верхнюю палубу, залитую кровью и заваленную трупами убитых легионеров. – А Геренний и все остальные? Что с ними? Кто сжег Убежище?

– Десять дней назад он и все его люди ушли на «Дельфине» в Италию, – отвечала Ювентина. – Видацилия предали рабы-доносчики. Он едва спасся, бросив гостиницу в Сиракузах. По пути своего бегства Видацилий навестил Геренния и предупредил его об опасности…

– Но куда направился Геренний?

– Где-то на берегу Адриатики он еще прошлой осенью арендовал участок земли и решил там обосноваться. А я с моими девушками решила остаться в Убежище, потому что нам нужно было дождаться Сирта, да и не хотели мы покидать Сицилию. Что нам делать в чужой стороне? «Дельфин» ушел без нас. А через три дня прибыли на кораблях римляне из Мессаны. Нас они взяли под стражу, а виллу подожгли.

– Ну что ж! – злобно скрипнув зубами, произнес Мамерк. – Война так война, – и, обращаясь к сгрудившимся вокруг него пиратам, стал выкрикивать: – Теперь слушайте, что скажу! Еще есть время до заката. Идем в Мессану. Успеем сжечь стоящие там корабли, разграбить гавань и познакомиться наощупь с пухлыми горожанками, а на рассвете завтрашнего дня выйдем в море и двинемся на Крит, чтобы принять участие в битве с флотом Антония Горлопана, если у него хватит духа выступить против нас.

– На Мессану! – дружно завопили пираты.

– Мамерк! – обратилась Ювентина к наварху. – Я прошу тебя, высади нас на берег у Катаны. Оттуда я и мои девушки доберемся до надежного места. Я уверена, что Мемнон уже там и…

– Это невозможно! – резко прервал Мамерк. – У меня нет времени заниматься вами. К тому же Требаций уже послал к Александрийцу своего гонца, чтобы напомнить ему о клятве, данной им в конвенте. Он теперь в большой чести у мятежников в Триокале, и ему будет нетрудно уговорить их послать на защиту Крита от римлян свою эскадру. Мне известно, у них не меньше тридцати кораблей. Пора бы им делом подкрепить союз с нами. В позапрошлом году мы очень помогли рабам оружием. Теперь пришел их черед прийти нам на помощь…

– Если ты так дорожишь временем, то высади нас хотя бы на этом берегу, у этих скал, – сказала Ювентина, умоляюще глядя на Мамерка.

– Я вижу, ты плохо поняла меня, красавица, – с раздражением заговорил Мамерк. – Тогда я скажу тебе яснее. Мемнон, узнав, что его жена отправилась в путешествие на Крит, сам поспешит туда же во главе эскадры. После смерти Сальвия Трифона он второй