Все эти наступления прошли по плану, организованно, но, право слово, не представляли ничего особенного. Не внесли ничего нового в теорию и практику сражений Первой мировой войны. Более того, на мой взгляд, они грешили многими забытыми, снятыми с вооружения методами и способами ведения боев и сражений. А если к этому прибавить еще и отсутствие настоящего боевого порыва, самозабвения, то картина представится довольно скучная. Если бы не одно «но» – жертвы, потери, порой неоправданные именно из-за этой с трудом скрываемой пассивности. Конечно, война приближалась к победоносному концу. Никто не хотел погибать. Но тогда уж не следовало затевать наступление. Война не терпит половинчатости. Поэтому позволю себе остановиться на последних операциях кампании очень поверхностно, опираясь только на самые важные моменты 26 сентября в 5 часов 30 минут после десятичасовой артподготовки 2500 орудий в наступление пошла 4-я французская армия. Через пять минут поднялась и американская пехота при поддержке огневого вала и самолетов. И здесь действовало 2400 орудий и 840 самолетов. Пехоту обеих армий сопровождало 790 танков. Казалось бы, что могли сделать с такой силищей в 42 дивизии 13 германских дивизий, слабо обеспеченных даже артиллерией (до 20 орудий на 1 км фронта)? Ничего. Действительно, в первый же день французы прорвали германскую оборону на 9 км, а американцы на 4 км. Но дальше можно было наблюдать обычную для Первой мировой войны картину. Германцы выдвигали подкрепления, постепенно усиливали сопротивление и переходили в контратаки. Германцы отходили, но такими темпами можно было отступать месяцы и годы. До 15 октября американская армия и французы продвигались медленно, с большими потерями. Взяли 18 тыс. пленных, 300 орудий, города Реймс, Лаон, Ла-фер, но, в сущности, задачи наступления не выполнили. О прорыве в центр германских тылов нечего было и думать. Казалось, вернулся назад 1916 год.

Особенно огорчили американцы. Наверно неслучайно Першинг с неохотой шел на эту операцию. Полностью повторилась картина Сен-Миельской операции, только теперь германцы стояли на своих позициях. Опять те же самые забитые тыловые дороги, отсутствие управления, взаимодействия и губительный огонь германских пулеметов. Фош, щадя авторитет Першинга, скромно отметит: «Вследствие отсутствия достаточного руководства завязавшееся сражение носило несколько несвязный характер. Командование, находившееся слишком далеко от поля сражения, не вело его с полной уверенностью». Французские историки не стеснялись. Рене Турнес: «Американское командование не сумело организовать взаимодействие войск, их снабжение и установить порядок в тылу. Снаряды и продовольствие не подавались в войска. Были случаи, когда в продолжение четырех дней не подвозилась пища». Дело вообще едва не кончилось скандалом на самом высоком уровне. Возмутился Тигр Клемансо: «Эти американцы провалят наш шанс на крупную победу еще до зимы». Он немедленно направляет Фошу телеграмму, в которой, считая Першинга неспособным руководить крупными операциями, предлагает просить президента США В. Вильсона сменить американского главнокомандующего. Фош благоразумно отказывается. Он не хотел в разгар наступления вступать в конфликт с американцами и вносить разлад в стан союзников. Может быть, он и прав. Но прав был и Клемансо, справедливо оценив способности американского главнокомандующего. Американцы будут до конца войны повторять свои ошибки. Это тем не менее не помешает американским журналистам вылепить из Першинга великого полководца всех времен и народов, каковым в США он остается до настоящего времени. Его именем названы корабли, учреждения, даже ракета оперативно-тактического комплекса. Того самого, из-за которого нобелевский лауреат, любимец Запада Горбачев уничтожил без всяких на то оснований наш лучший в мире комплекс «Ока». Да разве только «Оку»? Уничтожил великую державу, нашу родину. Десятки тысяч хорошо ухоженных могил храбрых американских солдат на полях Франции до сих пор служат немым укором Першингу, но никто и никогда в США не обвинил его, как обвиняют наши российские общечеловеки, к примеру, маршала Жукова в неумении воевать малой кровью. Для американцев, чего бы не вытворяли их соотечественники – все хорошо, и только хорошо.

21 сентября в 5 часов 20 минут, после ночной бомбардировки и артобстрела начали наступление 1-я и 3-я английские армии в направлении на Камбрэ и сразу прорвали германские позиции, взяв 10 тыс. пленных и 200 орудий. На следующий день они форсировали Шельду и 29 сентября достигли окраин Камбрэ, тем самым отбросив германцев за линию Зигфрида. Это вам не американское «топтание на месте». Но в целом наступление шло вяловато.

28 сентября в 5 часов 30 минут после трехчасовой артподготовки, при поддержке танков, штурмовой авиации и английского флота, обстреливающего побережье в Остенде, атаковала Фландрская группа армий. Бельгийцы, англичане и французы не имели проблем, ибо противостояли им германские дивизии 4-й армии, в ротах которых насчитывалось не более 70 штыков. Уже сразу союзники захватили 9 тыс. пленных и 200 орудий. Все, как и у англичан, с той лишь разницей, что приостановилось движение на Гент из-за сильно заболоченной местности, сплошь изрытой воронками от снарядов. Боеприпасы и продовольствие приходилось доставлять даже самолетами. Это был первый опыт применения авиации для снабжения войск. Несколько километров автомобильных дорог построили из сплошных деревянных настилов на сваях. Вот и вся особенность операции, которая привела-таки к тому, что 2 октября на этом направлении германцы тоже начали отход с линии Зигфрида.

29 сентября переходят в наступление 4-я английская и 1-я французская армии. Уже 30 сентября германская полоса обороны оказалась прорванной на ширину 30 км по фронту и в глубину на 11 км. Только англичане взяли в плен 36 800 человек и 380 орудий.

Союзники не спеша, но уверенно двигались вперед, а германцы также не спеша отступали. Нельзя сказать, что в германских войсках царила паника, но они уже не представляли славный монолит германской воли, порядка, твердости. Германская армия начала разлагаться, росло число перебежчиков, дезертиров, самострелов. Заколебался офицерский и генеральский корпус. Впервые среди командующих армиями раздаются голоса о немедленном заключении мира. Наконец, и генерал Людендорф признался: «Война была проиграна, ничто не могло этого изменить. Если бы имелись силы изменить положение на Западе, тогда, разумеется, еще ничего не было бы потеряно. Но для этого у нас уже не было сил. Если вспомнить, как были истощены наши войска на Западном фронте, можно было предвидеть, что нас будут бить еще и еще. Наше положение могло только ухудшиться, улучшиться оно не могло. Независимо друг от друга фельдмаршал (Гинденбург. – С.К.) и я пришли к выводу, что войну надо кончать». 29 сентября Гинденбург и Людендорф официально заявили о необходимости заключения перемирия и создания нового правительства, с которым могла бы считаться Антанта. В это день кайзер Вильгельм понял, что его сдаст в любой момент даже самое верноподданное окружение. В военную составляющую событий уверенно вклинивается политика.

1 октября уходит в отставку правительство Гертлинга. 3 октября формируется кабинет во главе с принцем Максом Баденским. Этот до мозга костей Гогенцоллерн почему-то считался в юнкерских и буржуазных кругах либералом и пацифистом. Впрочем, ему добавили для большего миротворчества социал-демократических демагогов Шейдемана и Бауэра. После бурных совещаний с участием самого Вильгельма II, в ночь на 4 октября через германского посланника в Швейцарии президенту США Вильсону была отправлена телеграмма с просьбой о начале мирных переговоров на основе тех самых «Четырнадцати пунктов», о которых мы уже говорили. Такое же предложение немедленно поступило и из Вены. И началась закулисная возня. Американцы тянули время. 8 октября госсекретарь США Р. Лансинг от имени президента направил германскому правительству телеграмму, в которой вроде бы соглашался на переговоры, но намекал на необходимость ухода наиболее одиозных личностей типа Людендорфа и Гинденбурга. 12 октября Макс Баденский отправляет в США вторую ноту, в которой обещает, что Германия примет все предварительные условия. Ответ Вильсона выдвигает новые требования, в том числе отречение Вильгельма, и обмен нотами продолжился. Любопытно, но Вудро Вильсон пока не ставил в известность Лондон и Париж, а должен был. Запомним это как начало будущих споров и разногласий союзников-победителей. А боевые действия продолжались.