Гослитиздат выплачивал все гонорары в советских деньгах после приезда авторов в СССР. В валюте допускалась оплата в пределах 5-10 % от суммы гонорара. Например, за шесть томов собрания сочинений Андре Жиду выплатили 1500 валютных рублей. Столько же – Генриху Манну, Лиону Фейхтвангеру – 1800 рублей (23).

Но не надо упрощать – вряд ли восхищенное восклицание А. Барбюса «Сталин – это Ленин сегодня» было продиктовано острой материальной необходимостью. Левая интеллигенция западных стран реально увлеклась строительством социализма «в отдельно взятой стране» и видела в советском режиме серьезный противовес набиравшей силу гитлеровской Германии. Современники остро чувствовали разницу между советскими интернационалистами и немецкими националистами. Это я к тому, что сегодня либералами упорно делаются попытки поставить на одну доску режим Сталина и Гитлера. Национал-социалистов поддерживали серьезные финансовые круги буржуазии, и опасения Запада относительно политики «правительства национальной концентрации» А. Гитлера были куда меньшими, нежели неприкрытый страх перед возможностью большевизации всего мира. Подробней об этом – в моей «Опасной книге».

Показательной мне представляется реакция двух режимов на нашумевший в то время роман Э. Ремарка «На Западном фронте без перемен». Гуманистический пафос книги вызывал настороженность по обе стороны идеологической баррикады. Нацисты организовали травлю писателя, сорвали показ одноименного фильма и после прихода Гитлера к власти произведения Ремарка были запрещены. Параллельно в 1931 году в СССР известный писатель А. Виноградов (автор популярной книги «Осуждение Паганини» и др.) в «Литературной газете» тоже выступил против включения в список для внеклассного чтения «На Западном фронте без перемен»: «Как можно воспитывать трудовой энтузиазм школьника, энтузиазм, связанный с добровольным перенесением трудностей, если мы книгой Ремарка будем напоминать ему на каждой странице, что война плоха только потому, что люди на ней умирают или должны переносить боль от ранений контузий и болезней» (24). Но эпоха левацких, столь милых революционерам заскоков, уходила в прошлое и сталинские власти гуманистическую книгу в список все-таки включили! Подобные факты идеологического противостояния СССР и Германии весьма симптоматичны. Более того, они становились известными на Западе. Гуманизм социалистического строя всячески пропагандировался агитпропом ради обеспечения симпатий мировой общественности в грядущей неминуемой схватке старого и нового миров.

При этом, по мнению хорошо информированного П. Судоплатова, кремлевское руководство было готово к компромиссам с любыми режимами (например, с фашистской Италией Муссолини), если это гарантировало стабильность СССР. Вот вам и итальянский туризм в СССР, и фашистские журналисты, путешествующие на Турксиб… Советские военные корабли даже заходили в итальянские гавани с вполне официальными визитами, о которых рассказывают в своих путевых заметках все те же И. Ильф и Е. Петров: «Молодые советские моряки и молодые неаполитанцы с любопытством разглядывали друг друга.

– Вы большевики? – спрашивали итальянцы.

– Да, мы большевики. А вы кто?

– Мы фашисты, – отвечали они дружелюбно.

И это звучало для наших ушей непривычно и даже дико – ведь слово “фашист” мы привыкли воспринимать, как нечто бранное. Это было равносильно тому, как если бы эти милые юноши отрекомендовались: “Мы – убийцы” или “Мы – злодеи”» (25). Но, как явствует из рассказа, «убийцы» и «злодеи» приплывших большевиков не съели.

Однако после прихода Гитлера к власти обстановка в Европе начала неуклонно накаляться. Отношения с той же Италией полностью испортились после того, как она приняла вместе с Германией участие в интервенции против республиканской Испании. Волшебный глобус Воланда, демонстрировавший Маргарите живые картинки, показывал как раз войну в Испании: «Вот, например, видите этот кусок земли, бок которого моет океан? Смотрите, вот он наливается огнем. Там началась война».

Хотя эту войну принято считать первой пробой сил между коричневыми и красными политическими режимами, СССР в нее оказался втянут едва ли не насильно. Дело в том, что проводя внутреннюю политику постепенного возврата к стабильности, реставрации отдельных элементов дореволюционного строя и быта[137], Сталин меньше всего желал, чтобы его имя ассоциировалось с недавними троцкистскими лозунгами мировой революции и вмешательством в дела Запада.

С начала тридцатых СССР постепенно втягивался в привычный для имперской России многовековой «европейский концерт», заключал договора с буржуазными державами, налаживал торговое сотрудничество, осуществлял культурный обмен. Процесс «троцкистско- зиновьевского антисоветского центра» явился еще одним четким сигналом об отказе от курса на всеобщую революцию, который для всех на Западе олицетворяли два всемирно известных имени – Л. Троцкого и Г. Зиновьева, бывшего председателя исполкома Коминтерна.

Но во внутренней политике, полностью отстранившись от республиканского правительства Испании, сталинское руководство лишь подтвердило бы правоту своих оппонентов – тех, кто решительно выступал против создания внеклассовых «народных фронтов» в странах Западной Европы, настойчиво утверждал, что только пролетарская революция может остановить наступление фашизма, а не заключения союзных договоров с буржуазными Францией и Чехословакией…

«Сталину, Молотову, Литвинову очень скоро пришлось бы признать, что ошибались они, а их идеологически противники – Троцкий, Зиновьев, Каменев – были правы. Предавая Испанскую республику, группа Сталина совершила бы политическое самоубийство. А открытое вмешательство – открытое возращение на позиции пролетарского интернационализма, революционной солидарности, (значит) признать перед всем миром и внутренней оппозицией, что прежняя политика была обманом» (26).

Сталин помогал Испании отнюдь не бескорыстно. Оружие поставлялось за золото, которое покрывало расходы на советскую помощь республиканцам плюс размещение золотого запаса Испанской республики в СССР. Испанское золото оценивалось в 518 миллионов долларов[138]. Плюс поставки других товаров, в частности, фруктов: «Когда началась война в Испании, всюду продавали апельсины, которые мое поколение увидело впервые», – вспоминает В. Катанян (27).

Игра для Советов была архисложной – одновременно поддерживать дипломатические усилия, направленные на создание оборонного союза против Гитлера, не скрывавшего своих агрессивных намерений по отношению к СССР; поддержка республиканцев в Испании, которую западные наблюдатели пристрастно рассматривали как некую часть «мировой революции»; борьба с мощными анархистскими и троцкистскими структурами внутри самой Испанской республики.

В свою очередь, антагонист И. Сталина – Л. Троцкий – прилагал немалые усилия, чтобы возглавить мировое коммунистическое движение, всемерно ослабляя позиции СССР в Западной Европе. Троцкисты в Испании распространяли листовки: «Испанские рабочие! Не доверяйте помощи СССР. Задумайтесь хорошенько над подлинными целями этих новоявленных «друзей»; «Долой вмешательство в испанские дела со стороны Германии, Италии и СССР! Все они торгуют нашим народом!». Троцкисты также активно действовали во время мятежа в Барселоне в 1937 году. Явно прослеживалось намерение сделать из Испании вотчину новой революционной волны троцкизма. В этой ситуации Сталин предпочел Испанию сдать, видя своего главного противника на тот момент не в Гитлере, который еще не имел общей границы с СССР, а именно в Троцком, своем заклятом враге в борьбе за власть как внутри страны, так и в мировом коммунистическом движении.