Кроме Польши, важной частью Российской империи, получившей вожделенную независимость, а значит и свободу от социалистических экспериментов, стала Прибалтика. Когда Остап Бендер еще не разочаровался в своих мечтах, его планы касались и Балтии: «Проекты были грандиозны: не то заграждение Голубого Нила плотиной, не то открытие игорного особняка в Риге с филиалами во всех лимитрофах».

Как и недавнее Царство Польское, бывшие балтийские провинции Российской империи тоже находились в зоне особого внимания, становясь предметом сравнения двух путей развития частей единой некогда страны. Человека, попадавшего из голодной Советской России в Прибалтику, удивляло две вещи: «В нашем представлении жизнь там уж никак не лучше, чем в Москве – столице рабоче-крестьянского советского государства. Но то, что мы увидели на рынке, рядом с вокзалом, а также в многочисленных магазинах, казалось просто фантастическим. Причем все это было доступно даже для нашего тощего кошелька. Разнообразнейшая обувь, меховые пальто и куртки, костюмы и пуловеры, грампластинки, патефоны, радиолы и радиоприемники, горы фруктов и овощей, целые туши на крюках в мясных лавках – просто глаза разбегались» (В. Бережков) (7). И второе, неистребимый провинциализм сытых республик: «После лихорадки строек, споров, поисков – всей той суеты обновления жизни, которая уже стала привычным, нормальным ритмом нашего бытия, Прибалтика показалась мне замершей, тихой, почти спящей. Было ощущение, что я приехал не в Прибалтику, “не в заграницу”, а в прошлое, еще не очень далекое, но уже основательно забытое» (Л. Утесов) (8). Основной тезис: да, буржуазное общество дает сытость, но сытость эта животная, тупая, на самом деле – будущее за нами, увлеченными, горящими идеей новыми людьми!

Можно смеяться над наивностью советской молодежи, но именно таков был общий настрой, помогавший возводить страну, о чем мы вспоминали, рассказывая об энтузиазме первых пятилеток.

Иное отношение, нежели к бывшим согражданам, испытывали жители СССР к извечным геополитическим соперникам и законодателям мод – западноевропейским странам. Комплекс неполноценности оборачивался драчливой задиристостью – вот мы вам покажем! Но показать, по большому счету, юная страна тогда ничего не могла, кроме живописных зрелищ и карикатур; по сути – голой, извините, задницы. Желание безнаказанно высмеять, укусить «сильных мира сего» воспринималось, с одной точки зрения, как воплощение народной демократии, с другой – публичный вызов старому миропорядку. На демонстрациях можно было наблюдать примерно одинаковый набор персонажей – кроме отечественных нэпманов, попов и белогвардейцев – известных западных политиков: «Труженики “Красного треугольника”: на своем автомобиле они соорудили гигантскую калошу – для буржуев-капиталистов, попов, спекулянтов, и прочей мерзости. Название красноречиво: “Антанта в калоше”… Ленинградский зоосад: клетки, в одной кабан с надписью Керзон, волк Юз и лисица Макдональд» (9).

В 1923 году в СССР развернулась массовая кампания «Лордам по мордам» – против «ультиматума Керзона»[132]: «Человеку с неотягченной совестью приятно в такое утро выйти из дому, помедлить минуту у ворот, вынуть из кармана коробочку спичек, на которой изображен самолет с кукишем вместо пропеллера и подписью “Ответ Керзону”». Николай Островский в повести «Как закалялась сталь» кукиш ретуширует:

– Товарищ большевик, дай прикурить, брось коробку спичек, – поляк-пограничник просит у советского солдата спички.

«…И красноармеец, не оборачиваясь, бросает спичечную коробку:

– Оставь у себя, у меня есть.

Но из-за границы доносится:

– Нет, спасибо, мне за эту пачку в тюрьме два года отсидеть пришлось бы.

Красноармеец смотрит на коробку. На ней аэроплан. Вместо пропеллера мощный кулак и написано “Ультиматум”. “Да, действительно, для них неподходяще”».

Однако за бесконечными политинформациями и балаганными шаржами политкарнавалов все равно угадывался ревнивый интерес советских жителей к Западу, восхищение тамошним уровнем жизни и технологии, готовность учиться у Европы и Америки и желание двигаться с ними в единой культурной струе. Новая техника, мода, политические новости живо волновали юное советское общество.

Одновременно СССР вел активную внешнюю политику на Востоке. Советские лидеры с самого начала апеллировали к жителям колониальных империй, приглашали их на политическую учебу, помогали материально, окружали необходимым вниманием средств массовой информации[133]. Труд большевиков не был напрасным – под влиянием идей Октября выросли сотни пламенных революционеров, которые содействовали развитию коммунистического движения в Китае, Монголии, Корее, Индостане.

Встреча Бендера с восточным философом довольно верно отражает живой интерес порабощенных колонизаторами народов Востока – тех же китайцев и индусов – к советскому опыту построения государства, независимого от диктата Запада. А потому философские вопросы великого комбинатора остаются без ответа, махатмы сами стремятся в Страну Советов в поисках истины:

– Учитель говорит, – заявил переводчик, – что он сам приехал в вашу великую страну, чтобы узнать, в чем смысл жизни. Только там, где народное образование поставлено на такую высоту, как у вас, жизнь становится осмысленной.

В чертах заезжего мудреца современники легко узнавали Рабиндраната Тагора – индусского поэта и философа, который в те годы много путешествовал по Европе. Впрочем, его восхищал не только советский опыт. В 1927 году, побывав в Италии, Тагор выступил с восхвалением Бенито Муссолини и его режима.

Когда Бендер вопрошает переводчика заезжих американцев, что те делают в чистом поле, «вдалеке от Москвы, от балета «Красный мак», он имеет ввиду ту самую антиколониальную пропаганду на государственном уровне. А именно, знаменитый спектакль на тему «пробуждения народов Востока» – балет «Красный мак», который был поставлен в Большом театре в 1927 году и продержался в репертуаре более 30 лет. Суть такова: советский корабль приходит в китайский порт. Его прибытие вызывает горячие симпатии к СССР со стороны трудящихся и озлобление в среде европейцев и китайской буржуазии, боящейся «разлагающего влияния большевиков». Против советских моряков организовывается заговор, расстраиваемый китайской артисткой Тая-Хоа («Красный мак»). Озлобленные неудачей заговорщики убивают Тая-Хоа; умирая, она завещает окружающим ее трудящимся бороться за революцию.

Танцевали сознательную китаянку почти все звезды Большого – например, О. Лепешинская. А потому балет «Красный мак» действительно был одной из изюминок для посещавших советскую Москву иностранных туристов, которых становилось все больше. И, как ни странно, с фрагментом легендарной постановки знаком почти каждый из вас, с детства знающих матросский танец «Яблочко». Это танец советских матросов из «Красного мака» на мотив одноименной песни, получившей широкую известность во время Гражданской войны[134]. Таковы неожиданные отголоски антиколониальной борьбы 1920-х годов в нашей культуре.