— То, что вы искали! — повторила Тэттикорэм. —Вот оно, у вас! Меня заперли в соседней комнате, чтобы я вас не видела. Но яслышала, как вы спрашивали про эту шкатулку и как мисс Уэйд отвечала, чтоничего не знает; а он при мне передавал ее мисс Уэйд на сохранение; и вот ядождалась, когда она ляжет спать, взяла шкатулку и унесла. И теперь она у вас!

— Дитя мое, дитя мое! — вскричал мистер Миглз,едва вовсе не задохнувшись. — Но как же ты очутилась в Лондоне?

— Я ехала на том же пакетботе, что и вы. Ясидела в стороне, закутавшись шалью. А когда вы на пристани взяли экипаж, явзяла другой и поехала следом за вами. Мисс Уэйд ни за что не отдала бы вамшкатулку, раз вы сказали, что она нужна кому-то; скорей бросила бы ее в мореили сожгла. Но теперь она у вас!

Ах, какая радость, какое ликование слышалось вэтих словах: «Она у вас!»

— Мисс Уэйд не хотела брать ее — что правда,то правда. Но он оставил ее и ушел. И я твердо знаю — раз уж вы спросили и онасказала, что шкатулки у нее нет, она бы ни за что вам ее не отдала. Но теперьона у вас! Добрый мой господин, добрая моя госпожа, примите меня опять к себе!Пусть эта шкатулка будет за меня порукой. Ведь она теперь у вас!

Папа и мама Миглз не были бы папой и мамойМиглз, если бы не раскрыли свои объятия смирившейся строптивице.

— Ах, если б вы звали, как я была несчастна! —воскликнула Тэттикорэм, чьи слезы хлынули после этого с удвоенной силой. — Какя горевала и как раскаивалась! Мисс Уэйд с первой нашей встречи внушала мнестрах. Она сразу почувствовала самое дурное, что во мне есть, это и дало ейвласть надо мной. На меня порой находили приступы бешенства, и она умелавызывать эти приступы по своей воле. А в такие минуты мне представлялось, чтовсе презирают меня за обстоятельства моего рождения, и чем больше мневыказывали доброты, тем горше казалась обида. Во всем я усматривала лишьжелание унизить меня, разбудить во мне зависть; а ведь я прекрасно знаю — да итогда в глубине души знала, — что никому это и в голову не приходило. Иподумать только, что моя милая барышня живет не так счастливо, как тогозаслуживает, а я ее бросила, ушла от нее! Каким неблагодарным животным я должнаей казаться! Но вы замолвите за меня словечко, уговорите ее простить мне, каксами простили. Я, право, теперь лучше, чем была, — взывала Тэттикорэм. — Тоесть, я далеко не хороша, но все же лучше, чем была. Меня многому научил примермисс Уэйд: я словно видела, какой сама стану с годами, если, так же, как она,буду все выворачивать наизнанку и в добрых побуждениях искать только злые. Менямногому научил ее пример, ее старания сделать из меня такое же несчастноесущество, как она сама — беспокойное, подозрительное, терзающее себя и других.Впрочем, это было нетрудно. — воскликнула Тэттикорэм в последней бурной вспышкеотчаяния. — По натуре я немногим уступала ей. Но я хочу сказать, что все этииспытания не прошли для меня бесследно; надеюсь, я уже кой в чем исправилась ипостепенно исправлюсь совсем. Я буду стараться изо всех сил, сэр! Буду считатьне то что до двадцати пяти, а до двухсот пятидесяти, до двух с половиной тысяч!

Дверь снова отворилась, и Тэттикорэм умолкла.На этот раз вошла Крошка Доррит; мистер Миглз, сияя торжеством, протянул ейшкатулку, и свет радости разлился по ее нежному лицу. Теперь можно было неопасаться разоблачений! Та часть тайны, которая относится к ней, навсегдаостанется тайной для Артура, он никогда не узнает об ее личной потере; придетвремя, и она откроет ему то, что касается его самого, но о себе никогда неупомянет ни словом. Все это ушло в прошлое, прощено и забыто.

— А теперь, дорогая мисс Доррит, — сказалмистер Миглз, — я, как человек деловой — по крайней мере в прошлом — хотел бынезамедлительно заняться делами. Могу я сегодня же повидать Артура?

— Сегодня, мне кажется, не стоит. Я сейчассхожу к нему и узнаю, как он себя чувствует. Но мне кажется, лучше повременитьдень-другой.

— Я и сам так думаю, дитя мое, — сказал мистерМиглз. — Оттого-то я и сидел в этой противной комнате, вместо того чтобы сразупоспешить к нему. Только уж тогда нашу встречу придется отложить не надень-другой, а несколько больше. Но я не хочу задерживать вас — объясню, когдавы вернетесь.

Крошка Доррит вышла из комнаты. В забранноерешеткой окно мистеру Миглзу было видно, как она проходила по тюремному двору.Не оглядываясь, он тихонько позвал:

— Тэттикорэм, поди-ка сюда, дружок. Тэттикорэмподошла к окну.

— Видишь ты эту молодую женщину, котораятолько что вышла отсюда? Вон она идет по двору — такая маленькая, хрупкая,тихая. Смотри. Люди отходят в сторону, уступая ей дорогу. Мужчины (до чего жеони жалки и обтрепаны, бедняги!) почтительно снимают перед ней шляпу. Вот онавошла в дом. Ты ее разглядела, Тэтти?

— Да, сэр.

— Слыхал я, Тэтти, что когда-то ее называлиДитя Маршалси. Она родилась в этой тюрьме и жила в ней долгие годы. А мне вотнечем дышать здесь. Печальная судьба — родиться и вырасти в таком месте, а,Тэттикорэм?

— Да, очень, сэр.

— Если бы она всегда только думала о себе,только ловила обращенные на нее взгляды, отыскивая в них презрение и насмешку —какое это было бы мучительное да, пожалуй, и бесполезное существование! А междутем говорят, вся ее еще недолгая жизнь была образцом бескорыстия, доброты,самоотверженной любви и служения. Сказать ли тебе, Тэттикорэм, что, по-моему,так светится в этих прекрасных глазах, которые ты только что видела?

— Скажите, сэр, сделайте милость.

— Долг, Тэттикорэм. Помни свой долг, исполняйего с малых лет — и никакие обстоятельства твоего прошлого или настоящего непринизят тебя перед всевышним и перед самим собою.

Мама Миглз присоединилась к ним, и все втроемони стояли у окна, с состраданием глядя на слонявшихся но двору арестантов,пока не увидели Крошку Доррит. Минутой спустя последняя вошла в комнату исказала, что Артуру лучше, но все же не стоит его сегодня беспокоить.

— Будь по-вашему, — весело согласился мистерМиглз. — Вам видней, я в этом уверен. Позвольте же просить вас, милая сиделка,передать мой дружеский привет вашему больному; я знаю, что могу на вас в этомположиться. Я завтра утром снова уезжаю.

Крошка Доррит, удивленная, спросила, куда.

— Дорогая моя, — сказал мистер Миглз, — нельзяжить не дыша. А я потерял эту способность, как только переступил порог тюрьмы,и больше не вздохну свободно, пока Артур отсюда не выйдет.

— Но я не понимаю, какая связь…