— Я должна сообщить вам печальное известие оФанни. Бедняжка потеряла все свое состояние. У нее теперь ничего нет, кромежалованья мужа. Деньги, которые папа дал ей в приданое, пропали так же, как иваши. Они находились в тех же руках, и их постигла та же участь.

Артур принял эту новость сочувственно, но безудивления. — Я не думал, что потери так велики, — заметил он, — но, зная ородстве ее мужа с Мердлом, предполагал, что они неизбежны.

— Да, она потеряла все. Бедняжка Фанни, мнетак жаль ее, так жаль, так жаль! И моего бедного брата тоже!

— А разве и его состояние было в тех же руках?

— Да! И он тоже все потерял. Вот теперь я могусказать вам, как велико мое богатство.

В ответ на его вопросительный и тревожныйвзгляд она отняла руку и положила голову к нему на грудь.

— У меня ничего нет. Я так же бедна, кактогда, когда жила в этой комнате. В последний приезд в Англию папа все своесостояние отдал в те же руки, и оно все пошло прахом. О мой дорогой, мой добрыйдруг, вы все еще отказываетесь разделить со мною мое богатство?

Он обнял ее, прижал к своему сердцу, и скупыемужские слезы упали на ее лицо. Не поднимая головы, она обвила руками его шею.

— Больше мы не расстанемся, Артур, дорогоймой, — больше мы не расстанемся до самой смерти! Я никогда не знала богатства,никогда не эпсла гордости, никогда не знала счастья. Теперь я богата, потомучто я нужна вам, я горда, потому что вы отвергли меня раньше, я счастлива,потому что мы здесь вместе, и будь на то воля божья, я осталась бы с вами вэтой тюрьме и была бы так же счастлива, утешая вас и поддерживая своейверностью и любовью! Я ваша всюду и везде! Я так люблю вас! Если бы мнепредложили на выбор: провести всю жизнь с вами в тюрьме, зарабатывая на хлебподенным трудом, или быть самой богатой и знатной дамой на свете — я незадумываясь предпочла бы первое. Ах, знал бы мой бедный папа, какого счастья янаконец дождалась — в той самой комнате, где он томился так долго!

Мэгги, разумеется, давно уже смотрела на нихво все глаза, и разумеется, давно уже проливала обильные слезы. Но теперь онапришла в такой восторг, что едва не задушила свою маменьку в объятиях, послечего опрометью кинулась вниз, спеша поделиться с кем-нибудь своей радостью. Икто же первым попался Мэгги навстречу, как не Флора с тетушкой мистера Ф.? Икого же, как не их, застала Крошка Доррит дожидающимися у ворот, когда два илитри часа спустя сама вышла на улицу?

У Флоры немного покраснели глаза, и виднобыло, что она чем-то расстроена. Тетушка мистера Ф. совершенно окостенела;казалось, чтобы согнуть или разогнуть ее, потребуется механизм по меньшей мерев двадцать лошадиных сил. Ее шляпка была лихо сдвинута на затылок, а ридикюльсловно скрывал в своих недрах голову Горгоны и от этого превратился в каменный.Восседая на ступеньках казенной смотрительской квартиры во всеоружии упомянутыхатрибутов, тетушка мистера Ф. все эти два или три часа услаждала своим видоммладшее поколение окрестных жителей, чьему остроумию вынуждена была даватьвремя от времени отпор с помощью зонтика.

— Увы, я понимаю, мисс Доррит, — заговорилаФлора, — приглашать куда-нибудь особу, привыкшую пользоваться всеми благамибогатства и вращаться среди сливок общества, дерзость с моей стороны, тем болеев простую паштетную, что совершенно не соответствует вашему нынешнемуположению, да еще за лавкой, хотя хозяин очень любезный человек, но ради Артура— никак не отвыкну, а теперь и вовсе неуместно — ради бывшего Дойса и Кленнэма,зная ваше доброе сердце, надеюсь, вы не взыщете за столь скромную обстановку исогласитесь выслушать еще одно только слово, одно последнее объяснение подпредлогом трех паштетов из почек.

Сумев разобраться в этой довольно запутаннойречи, Крошка Доррит выразила готовность беседовать с Флорой где угодно, и таповела ее в упомянутую паштетную, помещавшуюся напротив тюрьмы. Тетушка мистераФ. шествовала позади, с упорством, достойным лучшего применения, норовя угодитьпод колеса встречных экипажей.

Когда любезный хозяин принес на оловянныхтарелках три паштета, которые должны были служить предлогом для беседы, и налилв ямку, сделанную в каждом, горячей подливки из соусника с носиком, точно заправлялтри светильника маслом, Флора вынула из кармана носовой платок.

— Если когда-нибудь, убаюканная мечтами, —начала она, — я воображала, что Артур — никак не отвыкну, извините — что мистерКленнэм, выйдя на волю, не оттолкнет дружескую руку, хотя бы эта рука протянулаему вот такой тощий паштет, похожий больше на размельченный мускатный орех,мечты эти давно развеялись и обратились в дым, но услыхав об узах, которымпредстоит скрепить союз двух сердец, покорнейше прошу принять мои лучшиепожелания, не омраченные ни малейшим чувством обиды, хоть, может быть, печальносознавать, что, когда рука времени еще не коснулась меня, и я была кудастройней, и не краснела так от всякого пустякового усилия, особенно после еды,у меня тогда лицо идет пятнами вроде сыпи, все могло быть иначе, но вмешалисьродители и я замкнулась в себе, и пребывала бы в замкнутом состоянии до сихпор, если бы мистер Ф. не подобрал ко мне волшебного ключа, но я не хочуупрекнуть никого из вас, и от души желаю счастья обоим.

Крошка Доррит протянула ей руку ипоблагодарила за ее доброе отношение в прошлом.

— Стоит ли говорить о таких пустяках, —возразила Флора, нежно целуя ее в ответ, — да и можно ли было относиться иначек такой милой, такой славной крошке, простите за фамильярность, к тому же этобыла чистейшая экономия, поскольку вы — воплощенная совесть, должно быть, этонелегко, мне, например, моя совесть доставляет много беспокойства, хотя недумаю, чтобы ее обременяло больше грехов, чем у других, но я отвлекаюсь, а сутьдела в том, что у меня есть одно желание, которое я хотела бы выразить преждечем дойдет до апофеоза, и надеюсь, оно будет исполнено в память старой дружбы идобрых чувств прошлого, пусть Артур знает, что я не покинула его в беде, нопостоянно приходила сюда узнать, не могу ли быть чем-нибудь полезна, и часамипросиживала в этой паштетной, подкрепляясь горячительным, которое мне любезноприносили из соседнего трактира, чтобы издали скрасить его одиночество, хоть они не догадывался об этом.

На глазах у Флоры были теперь настоящие слезы,от которых она очень похорошела.