только теперь, потому что первый раз слышал их имена. Королю в кожухе и простых скожнях прибывшие показались чересчур нарядными, но на свою свиту он пожаловаться не мог… Ни один король не мог пожелать более прекрасной.

Ясько из Тенчина и Николай из Бжезия только шептали в стороне, что для въезда в Краков нужно просить его одеть наряд более подобающий сану. Хавнул обещал им это.

– На этот день и соболей наденет, – говорил он, – и ботинки с носами, но только не требуйте одной вещи – чтобы для вас и с вами вино или мёд пил, потому что этого не сделает, и яблок ему на столе не ставьте…

Через минуту Ягайлло встал с лавки и повернулся к князю Мазовецкому; глядя на него очень доброжелательно, он взял за руку Семко и проводил в открытую рядом комнату.

– Будешь мне братом, – сказал он живо и коротко, как привык, – но будь же при мне верно… Тебя ждёт Ольга, девка молодая и красавица!

Он рассмеялся и поцеловал его в лицо.

– Я дам вам хорошее приданое… кусок земли, – говорил он дальше, по-прежнему смеясь, – а когда мне наскучит краковский двор, приеду на охоту. Ольга прикажет сварить мне литовскую еду и у вас я смогу ходить в кожухе.

Семко, немного расстерянный вначале, наконец почувствовал, что эта доброта его подкупила.

– Можете мне доверять, – сказал он, – буду вам братом и верным слугой.

Ягайлло немного тревожно обернулся и вздохнул.

– Кто знает, кому из этих красивых панов можно верить! Говорят так гладко, кланяются так низко… я их немного боюсь. Мой Семко, мы должны идти рука об руку, помни…

После маленькой паузы Ягайлло обернулся и снова оживлённо зашептал.

– Они дали тебе беды вкусить, а ты им верил… Водили тебя за нос, водили, и ты только много потерял, но я тебе всё вознагражу. С Ольгой жизнь будет счастливой. А на будущее, Семко, помни, что я всегда говорю и утверждаю. Вперёд не вырывайся, в тылу не оставайся. Держись середины[1].

Семко молча принимал советы и обещания… Ягайлло спросил ещё об охоте, о лесе в Мазурии, потом о дороге в Краков, и задержал выход к панам, так как чувствовал, что Мазовецкий князь ему как-то ближе.

Потом оба вернулись назад в первую комнату, литовский князь занял своё место на лавке, посадил рядом Семко, открыто показав, как он к нему благоволит, и снова начал прислушиваться к рассказам и разговорам.

В этом лагере панов, которые на самом деле одни, вопреки всем, возвели его на трон, с чрезвычайной роскошью и великолепием, при гуле труб и бубнов Ягайлло въехал в свою будущую столицу.

Маленькое количество литвинов, которые его сопровождали, по большей части одетые так, чтобы не отличались внешностью, были почти незаметны, утонув в гораздо более значительном количестве панов и дворов.

Город высыпал навстречу, но стоял безмолвный, не зная, радоваться ему или тревожиться. Облик будущего государя не казался угрожающим, на нём больше рисовались какая-то робость и неуверенность. Он кратко бросал оживлённые, любопытные взгляды. Вся эта вереница растянулась среди замка и змеёй, медленно выехала, долго волочась на Вавель, где их ждала королева.

Почему при этой первой встрече Семко не хотел присутствовать, и выскользнул на свой постоялый двор?

Он был предан Ягайлле; ведь эта красивая королева с ангельским выражением страдающего лица вызывала у него чувство некой жалости и ревности, что свидетелем её тревоги быть не смел, не мог.

Но вечером придворный из замка прибежал с вызовом к Ягайлле. Семко чуть колебался, но отказывать было нельзя. Итак, он поехал к нему в Вавель.

Входя на порог, он нашёл Ягайллу окружённым духовенством. Епископ Доброгост, Бодзанта и Радлица готовили его к обряду святого крещения, которое должно было предшествовать обету и коронации. Ягайлло стоял со слегка уставшим и как бы испуганным лицом, кивком головы и шёпотом подтверждая то, что ему говорили епископы.

Бодзанта собирался с ним попрощаться, с ним уходили его товарищи; Семко остался наедине с литвином. Тот стоял ещё у стола задумчивый и погружённый в себя. Он медленно повернулся к князю и поздоровался с ним кивком головы.

Первое слово, которое вырвалось из его уст, было оживлённое и неразборчивое.

– Эта моя королева – красавица! О такой красоте я не мечтал и не видел никогда… она была создана королевой…

Он опустил глаза.

– Бедняжка дрожала и бледнела, смотря на меня. Семко, разве я такой страшный?

Князь, которому эти слова было неприятно слушать, покачал головой.

– Ей, ей не одно королевство, но все государства этого мира не жаль положить к ногам.

Из-под какого-то беспокойства на губы скользнула улыбка и он тихо прошептал:

– А будет ли она любить меня?

Он покачивал головой и думал.

Князь не мог ещё ответить, когда Ягайлло начал его расспрашивать о разных мелких подробностях.

– Я привёз подарки, – сказал он. – Вы их не видели? Ну, они показались мне прекрасными, когда Хавнул их в Вильне выбирал, но когда их отдавали, я нашёл их пустяковыми! Она глядела на них такими глазами! Я отдал бы ей всю мою сокровищницу.

Только тут Семко пробубнил, что в такую тревожную минуту королева не могла придавать значения ненужным вещам. Она должна была смотреть на будущего мужа.

Ягайлло печально улыбнулся, ничего не сказал.

Потом они сели беседовать ещё более доверительно… Он начал заботливо расспрашивать о каждом из старших панов, хотя Хавнул уже говорил ему о них, и снова слушал уже больше, чем говорил, только провоцируя Семко и всё больше ему подшёптывая.

– Будь мне верным братом. Я не знаю, кому верить, кому доверять!

Князь только поздно ночью смог освободиться и попрощаться с Ягайллой.

С какой-то тревогой и вздохом говорил он о завтрашнем крещении своём и братьев, будто бы ещё боялся этих богов, от которых должен был отказаться.

Духовенство истолковало ему его прежнюю веру, как почитание дьявола, а Ягайлло этой злой силы, даже став христианином, всегда боялся, и бормотал, что Господу Богу нужно жечь свечи, но и дьяволу не помешает её поставить.

С этого дня Семко практически неотступно должен был быть при дворе, при короле, который уже прислуживался им как братом. Он не раз служил ему и панам посредником, потому что новый король не был в курсе многих вещей и понять их не мог.

Через несколько дней после коронации и свадьбы, когда все торжественные обряды счастливо завершились, и все были довольны новым паном неслыханной щедрости, потому что он так дарил подарки, что, казалось,