– А как она могла противостоять, – произнёс Бобрек, – все епископы и духовные лица уговаривали, просили, умоляли и молились до тех пор, пока она не была вынуждена согласиться. Не давали бедной покоя…

После короткого молчания с лавки заговорил беззубый, очень тихо:

– Мы ещё немного рассчитываем на Опольчика, он человек скрытный и хитрый. Он надеется, что теперь, когда все считают себя в безопасности, может захватить замок; а с ним какая-нибудь горстка, кто знает?

– Ему и вам почудилось, – крикнул Бобрек. – Он никогда этого не сумеет… За ним наблюдают…

– Нельзя за него ручаться, – шепнул беззубый. – А с Семко что делается?

Бобрек презрительно скривил губы.

– Этот уже сыт; говорят, что ему отдадут сестру Ягайллы, девку молодую и красивую, дадут ему приданое за ней, Куявию, или другую землю. Чего ему ещё желать?

Клеха засмеялся.

– Я там крутился около него и его канцлера, всё знаю, а человека по сей день не понимаю. Он горячо хотел корону и быстро расхотел… Прибыв в Краков, он напрасно влюбился в королеву. Сделали с ним, что хотели. Теперь он ждёт Ягайллу, а потом поедет в Плоцк с жёнкой и всё кончено.

– Всё-таки рыцарский дух у него был?

– И, несомненно, он у него есть, но отцовские советы и пример Януша научили разуму. Здесь, в Кракове, нужно было его видеть… Этот человек испытывал мучения, рвался и сдерживал себя. С Пасхи повеяло надеждой, он летал как ошпаренный, чтобы не соблазниться ею; если прилетало что-нибудь из Литвы, он укорял себя и молчал; когда паны вводили его чем-нибудь в заблуждение, он мечтал, что ему ещё что-нибудь дадут. Королева была с ним порой любезна; он думал, может, что заменит Вильгельма. Теперь от этого всего только то… что возмёт белую жёнку и будет родственником королю; но паны не пустят к тому, чего он хочет, – чтобы вмешивался в правление.

– Если бы умел! – сказал Бениаш.

– Нет, я говорю вам, с этим человеком всё кончено; будет детей качать на коленях, волков в лесу бить и жену целовать… – заключил Бобрек.

– А в замке что делается? – спросил сидевший на лавке.

– Я там сегодня был, потому что у меня всегда есть туда доступ, – начал радостно Бобрек. – У нас очень крепкая дружба с клириками королевы Михалоном и Яськом, а и пани Хильда милости… Ягайлло уже на свадьбу едет, а королева ещё со своей судьбой не могла примириться. Она посылала, я слышал, Завишу из Олесници, взяв с него клятву, что никакого подарка от Ягайллы не примет, чтобы глазами его увидел и привёз ей правду о нём, потому что о нём рассказывали как о диком страшном звере. Но Ягайлло понял, с чем он прибыл, и смог его к себе расположить, а паны тоже пригрозили ему; он прибыл с тем, что язычник был неплохим. Всё-таки не будет похожим на Вильгельма, который выглядит, как куколка. Королева ходит по комнатам, заламывает руки и считает часы, желая их протянуть, такая её охватывает тревога.

– Не напрасно! – прервал беззубый. – Мы лучше всех знаем Ягайллу… натура дикая, понурый, мрачный… только бы в лесу сидел, настоящий медведь.

– А эта женщина белая, как голубка! – прибавил Бобрек, складывая руки. – Я не удивляюсь тому, что в неё влюбляются, но удивляюсь, что её не жалеют.

– Епископы за это обещали сделать её святой, – сказал Бениаш.

Бобрек, не сказав ничего, сделал странную гримасу.

– Когда же прибудет медведь? – спросил сидящий.

– Говорят, что завтра, – прошептал Бобрек.

Посланец крестоносцев встал с лавки и потихоньку начал совещаться с клехой. Бениаш встал и прошёлся по комнате.

Был поздний вечер и гость потребовал постель; все, кислые, пошли спать.

Следующий день был ясный, холодный, морозный, и все в городе приготовились к приёму литовского князя.

Значительнейшая часть тех, кто вёл его на трон, выехала ему навстречу, поэтому в городе осталось только купечество и простой люд, а в замке королева со своим двором и частью духовенства, которое от неё не отступало, ждала прибытия Ягайллы. Но как же сейчас отличался город от того, который некогда высыпал встречать юную государыню с такой радостью, с воодушевлением, с безумием!

Ягайллу ожидали с тревогой, и хотя вожди много себе от него обещали, обычный народ всё ещё видел в нём язычника, природу которого даже крещение отмыть и возродить не могло.

Боялись, как бы ради этого пана, который не знал ни польских обычаев, ни привычек, всё не было вынуждено отступать и учиться литовской дикости.

Захочет ли он уважать законы? Не попробует ли править своевольно, как у себя дома?

Молча, с опаской и беспокойством поглядывали в ту сторону, откуда он должен был приехать, с таким чувством, как на надвигающуюся тучу с грозой – минует ли она, или уничтожит? Одни рассказывали о нём много хорошего: он разбрасывал горстями золото, милями раздавал землю; другие говорили, что в гневе приказывает разрывать лошадьми и бить колесом.

Семко, будущий шурин короля, с оставшимися в Кракове панами двинулся навстречу Ягайлле в Сандомир, с меньшей тревогой, чем другие, но беспокойный и униженный. Паны краковские охотно взяли его к себе, а любезный Спытек, как князю, давал ему первое место. Они ещё застали литовского князя в замке, в комнате, единственным украшением которой был огонь в камине. Одетый в простой бараний кожух, сидел он в хорошем настроении, в которое привели его весёлые разговоры краковян, за столом, на котором ещё стояли опустевшие миски и кубок с водой перед ним, прислушиваясь, улыбаясь, изредка сам вставляя слово. Его лицо, обычно довольно мрачное, было безоблачным. Окружающие советники делали что могли, чтобы улучшить его настроение.

Будущий король обращался с ним кратко, невнятной речью, по-русски. Потом тревожно оглядывался – поняли ли его; и был рад, когда в этом убеждался.

В разговоре он принимал участие больше ушами, чем устами. Сопровождающие его братья-князья сидели на лавках, вокруг стояли паны, дальше отдыхали некоторые, заняв места в углу. С первого взгляда в этом человеке, так скромно одетом, с непримечательными чертами лица, трудно было определить человека, который должен был распоряжаться будущим государством, составленном из двух великих народов.

Входящего с другими Семко, который оделся с шиком и шёл с не менее прекрасным двором, Ягайлло узнал с первого взгляда, и улыбнулся. Был ему рад.

С того времени, как они тайно виделись в Вильне, он взял у того Дрогичин и ограбил и уничтожил часть Мазовии, но обещал себе это вознаградить.

Он сначала вытянул к нему широкую, сильную ладонь, потом любезно приветствовал других, со многими познакомившись