– Каждое слово, – подтвердила птица и уставилась на меня блестящим глазом.

Я вытаращил глаза: кончик ее клюва серебрился.

– Пер, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос не выдал волнения, – держи ее подальше от лица. У нее клюв в Серебре.

Парень испуганно замер и проговорил дрожащим голосом:

– Я ведь совсем не чувствую магии. Может, на меня и Серебро не подействует.

– Или подействует. Пожалуйста, пересади ее подальше от своего горла.

Он поднял руку, и ворона перебралась к нему на запястье.

– Что ты наделала? Откуда у тебя Серебро на клюве, красотка? Как ты? Ничего не болит?

Пеструха принялась приглаживать клювом маховые перья. Они не засеребрились, но я заметил, что они куда чернее, чем были раньше.

– Хеби, – каркнула она. – Хеби поделилась. Хеби научила.

Ах, ну да! Рапскаль же говорил на Делипае об «укрепляющем средстве». Как я раньше не догадался? И мне кажется или каждый раз, пообщавшись с драконами, ворона начинает лучше говорить на человеческом языке?

– Будь осторожна со своим клювом, – мягко предупредил я.

– Фитц – дур-р-рак! Я и так остор-р-рожна. Только очень устала. Отнесите меня к Совершенному. – Она снова забралась Перу на плечо, зыркнула на меня и прикрыла глаза.

Трелл крикнул нам снизу, чтобы мы пошевеливались, а то чего расселись, как чайки. Пер, пропустив приказ капитана мимо ушей, спросил:

– Так мне отнести ее к Совершенному?

– Боюсь, она все равно до него доберется. И пусть она и говорит, что осторожна, ты должен быть осторожен вдвойне. Предупреди всех, чтобы не стояли у нее на пути.

Брэшен снова взревел, и Пер торопливо полез вниз. Пока он по-паучьи карабкался и скользил по канатам, крича, что Пеструха вернулась, я спускался не столь поспешно.

– Ты что, правда принц? – спросил Кеннитссон, когда мы с ним поравнялись.

Я задумался. Принц я или бастард? Дьютифул провозгласил меня принцем.

– Принц, – тихо сказал я. – Но незаконнорожденный, а потому не стою в очереди на трон.

Тот пожал плечами – ему было неинтересно.

– Этот парень, Пер, он ведь раньше служил у тебя на конюшне?

– Да.

– Вы работаете вместе, и он совсем не выказывает тебе почтения.

– Он уважает меня, просто не напоказ. Поэтому со стороны не слишком заметно.

Кеннитссон хмыкнул, не столько презрительно, сколько задумчиво. Уже первые дни в качестве простого юнги изменили его. У него хватило ума понять, что, раз уж ему предстоит жить в кубрике с матросами вроде Ант и Пера, лучше оставить королевские замашки. Он сменил свой изящный наряд на простые холщовые штаны и хлопковую рубашку, в каких ходили мы все. А когда Ант сказала ему, что распущенные волосы могут намотаться на канат и содрать с него скальп, он стал заплетать их в косу. Ладони обмотал кожаными ремнями: я подозревал, что под ними уже образовались волдыри. Пеньковые канаты – не самая мягкая штука на свете.

Больше Кеннитссон ничего не добавил, поэтому я поспешил дальше, чтобы быть наготове, когда капитан отдаст новый приказ.

Прошло несколько десятилетий с тех пор, как я последний раз служил на корабле, и мне никогда не доводилось трудиться на палубе такого огромного судна, как Совершенный. Будучи живым, он вносил свой вклад в наше плавание. Пусть он и не мог сам поставить или убрать паруса, но мог крикнуть рулевому, чтобы подправил курс, чувствовал, где течение быстрее, и предупреждал, какой трос подтянуть. Он отлично чувствовал глубины и фарватеры и с гордостью хвастался этим умением перед новыми членами команды, когда мы выходили из гавани Делипая и после, когда мы осторожно лавировали среди Пиратских островов, прежде чем выйти в открытое море. А очутившись на просторе, он стал так быстро резать волны, что у нас не хватало рук, чтобы делать все необходимое при таком темпе.

Я не единственный удивлялся способностям живого корабля: новые матросы из Делипая в открытую восхищались тем, как Совершенный вносит свою лепту. Вскоре штурман робко попросила разрешения показать носовому изваянию свои карты и исправить их в соответствии с его указаниями. Сам Совершенный стал вести себя почти добродушно, учитывая его настроение в прошлые дни, и особенно дружелюбно он держался с Эйсыном и Кеннитссоном.

И все-таки переход из пассажиров в палубные матросы дался мне нелегко. Я всегда втайне гордился тем, как я крепок на шестом десятке. Этим я был обязан по большей части давнему исцелению Силой: та магия до сих пор бродила в моем теле, залечивая любые его повреждения. Но здоровый – еще не означает привычный к тяжелой работе. Первые дни на палубе тянулись для меня очень долго. То, как грубеют ладони от постоянного взаимодействия с жесткими пеньковыми тросами, совсем не похоже на мозоли от тренировок с мечом и топором. Ноги, руки и спина постоянно ныли. Постепенно мышцы рук снова окрепли, живот стал плоским. Тело само исцеляло себя, но восстановление причиняет боли не меньше, чем повреждение.

Даже с пополнением из Делипая матросов все равно не хватало, в особенности тех, кто имел опыт службы на живых кораблях. Когда моя вахта заканчивалась, я все равно не мог быть уверен, что мне удастся спокойно отдохнуть. Крик «Полундра!» мог раздаться в любую минуту. Как и предсказывал Брэшен, тут не было попутных течений, которые помогли бы нам двигаться на юго-запад. О суше напоминало лишь размытое пятно облаков на горизонте. Когда я проснулся на следующий день, то не увидел и его.

Спарк и Пер радовались жизни. Они проворно карабкались по вантам вместе с Ант. Клеф оказался хорошим учителем, а теперь к нему в наставничестве присоединился и Эйсын, опытный матрос. Лант работал рядом со мной, пытаясь развить в своем взрослом теле навыки, которые оно куда охотнее восприняло бы в юности. Я сочувствовал ему, но Лант не жаловался. Все мы съедали свои порции до последней крошки и использовали любую свободную минуту, чтобы поспать.

Дни текли в размеренном ритме. Будь я моложе и не желай ничего, кроме как заработать себе на хлеб, я был бы вполне доволен жизнью. Если прежде матросы Совершенного злились на нас за то, что мы так круто изменили их жизнь, то теперь нам волей-неволей пришлось работать вместе, и их враждебность постепенно исчезла. Я избегал любых разговоров, которые могли бы напомнить им, что в конце нашего пути Совершенный задумал превратиться в драконов.

Я поражался тому, как терпеливо Брэшен обходился с Кеннитссоном. Он часто приставлял нас к какому-то делу вместе и при этом всегда обращался ко мне «принц Фитц Чивэл». В конце концов я понял: так он пытался показать Кеннитссону, что даже особы королевских кровей беспрекословно выполняют его команды и берутся за самую черную работу. Но думаю, в глубине души Кеннитссон стремился овладеть морским ремеслом не по приказанию Трелла, а по собственному желанию: он хотел стать самым лучшим и умелым среди матросов. Смотреть на его потуги без слез было трудно. Услышав, что нужно что-то сделать, он бежал наперегонки с более опытными матросами и кричал: «Я могу!» Когда ему пытались помочь делом или советом, он пренебрежительно отмахивался. Он был не дурак, но его подводили гордость и желание всегда доказывать свою правоту. Еще больнее было смотреть, как Эйсын разрывается между родителями и человеком, с которым он хотел подружиться. Кеннитссон относился к нему снисходительно, как к игривому щенку, и порой пренебрежительно отзывался о его матросских умениях. Я замечал, как Эйсын иногда заново сматывает трос, небрежно уложенный в бухту Кеннитссоном, или переделывает его узлы. Я помалкивал, но уж если Эйсыну не удалось скрыть это от меня, то его отец точно знал обо всем. А если Брэшен смотрит на это сквозь пальцы, мне уж точно не следует вмешиваться. И все-таки удивительно было наблюдать, как Кеннитссон то отчаянно пытается научиться чему-то, то снова превращается в принца-всезнайку.