Загнанному в угол дегуманизированному народу остается лишь защищаться или бить противника его же оружием, а это может добавить взаимного страха в отношения между группами и установить гоббсовскую ловушку. Каждая группа будет считать другую угрозой своему существованию и стремиться избавиться от нее превентивно. После развала социалистической Югославии в 1990-х геноцид боснийцев и косовских албанцев, устроенный сербскими националистами, отчасти был спровоцирован опасениями, что сербы сами станут жертвами геноцида[842].

Если члены группы видят, как их товарищей убивают, если они сами едва избежали гибели или живут в постоянном страхе, что враги хотят их убить, их переполняют праведный гнев и желание отомстить предполагаемым обидчикам. Как и любая месть, реальная резня бессмысленна, но во всеуслышание заявленная неумолимая готовность ее осуществить, невзирая на вероятную расплату, может быть запрограммирована в нас эволюцией, культурными нормами или и тем и другим с целью сделать сдерживание убедительным.

Гоббсовы мотивы не объясняют до конца, почему желание захватить чужие ресурсы, нанести превентивный удар или отомстить направляется на группу в целом, а не на конкретных лиц, создающих трудности и помехи захватчикам. Одной из причин может быть привычка мыслить категориями. Другая проиллюстрирована в фильме «Крестный отец-2» в эпизоде, где мать юного Вито Корлеоне умоляет дона сицилийской мафии сохранить мальчику жизнь:

Что ж, он отомстил. В фильме взрослый Вито возвращается на Сицилию, просит встречи с престарелым доном и, шепнув ему на ухо свое имя, убивает его.

Солидарность членов семьи, клана или племени, в частности готовность мстить за убийство, делает всех их законной добычей для того, кто хочет свести счеты с одним из них. Хотя группы равного размера, вынужденные контактировать на регулярной основе, стремятся ограничивать месть личной схваткой один на один, постоянные нарушения правил могут превратить ситуативный гнев в хроническую ненависть. Как писал Аристотель, «рассерженный человек хочет, чтобы тот, кто вызвал его гнев, тоже пострадал; ненавидящий желает, чтобы объект его ненависти перестал существовать»[843]. Если одна из сторон имеет численное или тактическое преимущество, она может воспользоваться возможностью и решить проблему раз и навсегда. Враждующие племена прекрасно осведомлены о практических выгодах геноцида. Антрополог Рафаэль Карстен работал с племенем дживаро, проживающим в тропических лесах Эквадора (именно дживаро мы обязаны одной из самых длинных полосок на графике смертоносности войн — см. рис. 2–2). Вот что он пишет об их способах ведения войны:

С другого конца света ему вторит антрополог Маргарет Дарем, описывая случай в албанском племени, которое обычно соблюдало принципы соразмерной мести:

Эссенциалистское представление о «дурных побегах» — одна из нескольких биологических метафор, вдохновленных страхом мести со стороны потомков. Люди понимают, что, если оставят в живых хоть парочку побежденных врагов, те могут расплодиться и создать проблемы их детям и внукам. Человеческий ум часто работает по аналогии, и образ клубка неприятных размножающихся существ постоянно приводит на ум концепцию вредителей[846]. Исполнители геноцида по всему миру продолжают заново изобретать все ту же метафору, давно ставшую клише. Заклятых врагов называют крысами, змеями, червяками, гнидами, навозными мухами, паразитами, тараканами или (там, где они являются вредителями) обезьянами, бабуинами и собаками[847]. «Раздавите гнид и избавитесь от вшей», — писал английский военачальник в 1641 г., оправдывая приказ уничтожить тысячи ирландских католиков[848]. «Из гниды появляется вша», — напоминает глава калифорнийских поселенцев в 1856 г., перед тем как вырезать 240 индейцев племени юки в качестве мести за убитую лошадь[849]. «Гниды станут вшами», — говорит полковник Джон Чивингтон в 1864 г. перед бойней на Сэнд-Крик, в которой погибли сотни индейцев шайеннов и арапахо[850]. Язвы, рак, бактерии, вирусы и другие зловредные биологические агенты тоже используются в качестве фигуры речи в поэтике геноцида. В случае с евреями Гитлер не ограничился одной метафорой, но все они были биологическими: евреи — вирус, евреи — кровососущие паразиты, евреи — нечистая раса, евреи — ядовитое семя[851].