В списки геноцида попадал отнюдь не каждый эпизод массовой гибели людей. Авторы составляли их очень осторожно, учитывая, например, что коренных американцев выкашивали скорее болезни, чем целенаправленное истребление, хотя некоторые случаи были несомненным геноцидом. В 1638 г. пуритане Новой Англии уничтожили племя пекотов, после чего проповедник Инкрис Мэзер призвал конгрегацию возблагодарить Бога за то, «что мы сегодня отправили шестьсот языческих душ в ад»[875]. И это прославление геноцида не повредило его карьере. Позже он стал президентом Гарвардского университета, и один из университетских «домов», к которому я сейчас приписан, назван в его честь и следует девизу: «В духе Инкриса Мэзера!»

Мэзер не был ни первым, ни последним, кто возблагодарил Бога за геноцид. В Библии рассказывается, как Яхве приказал еврейским племенам исполнить геноцид дюжину раз и как моавитяне в IX в. до н. э. вернули должок, вырезав население нескольких еврейских городов во имя уже своего божества Аштар-Кемоша[876]. В «Бхагавадгите» (написанной около 400 г.) индуистский бог Кришна укоряет смертного Арджуну за то, что тот не желает перебить враждебную клику, к которой принадлежали дед и учитель Арджуны: «Нет лучшего для тебя дела, чем биться за веру; не нужно сомневаться… душе нельзя повредить никаким оружием, ее не сжечь огнем… [Поэтому] тебе не о чем горевать»[877]. Вдохновленный завоеваниями Иисуса Навина, Оливер Кромвель перебил в одном ирландском городе всех мужчин, женщин и детей и так объяснил свои действия Парламенту: «Господь благословил наши усилия в Дроэде. Этот город защищали 3000 человек. Я думаю, мы предали мечу всех»[878]. Английский Парламент выпустил единогласное заявление «Парламент одобряет казнь Дроэды как акт справедливости по отношению к городу и акт милосердия по отношению к тем, кто должен быть предупрежден»[879].

Это шокирует, но до недавнего времени люди не считали геноцид чем-то особенно ужасным, пока дело не касалось их самих. Одно из редких исключений — испанский священник XVI в. Антонио де Монтесинос, который протестовал против чудовищного обращения испанцев с индейцами и чей голос был, по его собственным словам, «гласом вопиющего в пустыне»[880]. Конечно, еще со Средних веков существовали воинские кодексы чести, безуспешно пытавшиеся запретить убийство мирных жителей, и такие мыслители, как Эразм Роттердамский и Гуго Гроций, протестовали против этой бесчеловечной практики, но только в конце XIX в., когда граждане начали возражать против уничтожения коренных народов Американского Запада и британских колоний, неприятие геноцида стало всеобщим[881]. И тем не менее даже в 1886 г. Теодор Рузвельт, будущий «прогрессивный» президент и лауреат Нобелевской премии мира, мог написать: «Я, конечно, не утверждаю, что хороший индеец — это мертвый индеец, но думаю, что для девяти из десятка это так, да и судьба десятого меня не очень волнует»[882]. Критик Джон Кэри подтверждает, что даже в ХХ в. британская литературная интеллигенция жестоко дегуманизировала простой народ, который они считали настолько вульгарным и лишенным души, что ему не стоило и жить. Фантазии о геноциде не были чем-то необычным. Дэвид Лоуренс в 1908 г. писал:

Опросы общественного мнения, проведенные в США в годы Второй мировой, показывают, что от 10 до 15 % американцев высказывались за поголовное уничтожение японцев после победы Америки[884].

Все изменилось после войны. В английском языке не было даже слова «геноцид» до 1944 г., когда польский адвокат Рафаэль Лемкин изобрел его в докладе о нацистском правлении в Европе. А годом позже этот доклад был использован для информирования обвинителей на Нюрнбергском процессе[885]. Когда мир узнал об истреблении нацистами евреев Европы, человечество содрогнулось, потрясенное чудовищным числом смертей и ужасающими кадрами из освобожденных лагерей смерти: конвейеры газовых камер и крематориев, горы обуви и очков, тела, сложенные штабелями, словно дрова. В 1948 г. Лемкин добился, чтобы Конвенцию о предотвращении преступлений геноцида и наказании за него одобрила ООН, и впервые в истории геноцид был признан преступлением независимо от того, кем были его жертвы. Джеймс Пейн заметил такой извращенный признак прогресса: сегодня отрицатели Холокоста как минимум чувствуют необходимость его отрицать. Раньше исполнители геноцида и их сторонники геноцидом похвалялись[886].

Немало послужила осознанию ужасов геноцида и готовность выживших в Холокосте делиться своими историями. Об исторической уникальности таких мемуаров первыми написали Чок и Йонассон[887]. Выжившие в геноциде относились к своему опыту как к унизительному поражению и считали, что рассказывать о нем значило бы только подтверждать горький вердикт истории. Когда диапазон гуманистического восприятия изменился, геноцид стал считаться преступлением против человечности, а выжившие начали свидетельствовать против исполнителей. Дневник Анны Франк, описывающий жизнь в укрытии в оккупированном нацистами Амстердаме, пока девочку не отправили на смерть в лагерь Берген-Бельзен, был опубликован ее отцом вскоре после войны. Воспоминания Эли Визеля и Примо Леви о депортации и о лагерях смерти были изданы в 1960-х, и сегодня «Дневник» Франк и «Ночь» Визеля остаются одними из самых читаемых книг в мире. Позже Александр Солженицын, Анчи Мин и Дит Пран поделились своими мучительными воспоминаниями о коммунистических кошмарах Советского Союза, Китая и Камбоджи. Вскоре другие выжившие — армяне, украинцы, цыгане — рассказали свои истории, а недавно к их голосам присоединились тутси, боснийцы, дарфурцы. Эти воспоминания помогли нам переосмыслить концепцию истории. «На протяжении большей части истории, — писали Чок и Йонассон, — новости исходили от правителей, в ХХ веке ньюсмейкерами впервые стали те, кем правили»[888].