Кот повернулся и дернул хвостом.

И сказал:

- Мря!

Оставлять Дурбина он определенно не желал, а то и вовсе сделал вид, что понимать не понимает, чего от него надобно. Спорить у Никиты сил не было. И он сказал:

- Веди.

Стена.

Дверь.

Вот была только что стена, и вот уже дверь проявилась. Неказистая. И неприметная. Никита подозревал, что в обычном своем состоянии он её вовсе не увидел бы. А теперь вот увидел.

И обрадовался.

Если дверь, то куда-то она ведет. Глядишь и выведет.

Черныш царапнул дверь лапой, а Никита толкнул. Сердце обмерло: а ну как и она заперта? Но нет, дверь отворилась и беззвучно, выпуская в узкий коридор.

Стены.

Ступеньки.

И… надо дальше идти. Вверх или вниз?

- Куда? – спросил Никита одними губами. И кот ответил бы, но…

- Ты уверен?  - в этом скрипучем голосе не осталось ничего человеческого.

- Совершенно, господин, - а вот Аверсина Никита узнал. – Он проспит ближайшие пару часов. А потом… потом… это… вообще обязательно?

- Что именно?

- Поймите, я не то, чтобы страдаю излишней сентиментальностью, но… мы все-таки вместе учились.

- И что?

- Наверное, ничего… он был неплохим парнем.

- Он все равно умрет, - ответили Аверсину сухо. И как-то так прозвучало, что Никита поверил. – Неаккуратное извлечение проклятья привело к запечатыванию энергетических каналов, при том, что энергетический центр функционирует нормально. В результате твой знакомый накапливает силу, но не способен её отдавать.

Никита положил руку на живот.

Сила?

Да, была. Где-то там, внутри.

- Он обладает внушительным резервом, который, ко всему, увеличился. Именно поэтому избыток энергии им пока не ощущается.

Никита выругался бы. Если бы не боялся быть услышанным.

- Он идеальный источник. Но если ты полагаешь, что не справишься…

- Справлюсь, - поспешил заверить Аверсин.

- Хорошо. Иначе госпожа была бы недовольно. Не стоит вызывать недовольство госпожи.

Никита опустился на пол и осторожно погладил кота. Вот ведь… выходит, что он все равно умрет? Не то, чтобы это удивляло. Проклятья… они такие. И Никита где-то подспудно ожидал пакости, но все-таки ожидать и знать – вещи разные.

Умирать не хотелось.

Совершенно.

И обидно было. Почему он умрет, а эти вот…

- Что мне делать теперь? – поинтересовался Аверсин.

- Разберись с кровью. Ты у всех взял?

- Почти. Некоторые девицы не явились, да и… там ребенок был. Она отказалась кровью делиться. А царица сказала, что не надо, что все одно дитя. Вот.

Прозвучало так, будто бы Аверсин жаловался. А может и вправду жаловался.

- Но и без того изрядно. Вот…

- Убери, - почему-то показалось, что нелюдь морщится. – Уничтожь.

- Вот просто так?

- Просто так.

- Но… но это же идеальный вариант! Молодые. Здоровые. Ты ли не сетовал, что найти таких непросто.

- Благословенные.

- Ты… и вправду в это веришь?

- А ты нет, человек?

И тишина. Долгая такая. Зато Никита отдохнул. И даже понял, куда ему идти. Наверх. Там, где говорили…

- Ну… я не знаю… однако… зачем упускать случай…

- Затем, что вы, люди, живете мало. И не понимаете, что есть силы, с которыми не стоит играть. Эти девицы молоды и здоровы, и в любом ином случае я бы воспользовался, что тем, что другим. Однако благословение… в отличие от тебя, человек, я ощущаю его. И весьма остро. Оно не просто существует. Оно способно уничтожить, если не меня, то мое потомство. А этого я допустить не могу. Иди. И сделай так, чтобы этой крови не стало.

- Я ведь не справлюсь с ним, верно? – шепотом поинтересовался Дурбин. – Конечно… куда мне. Не справлюсь. Но и уйти вот так… да… надо что-то делать. Надо…

- Мр… - Черныш потерся о ногу и задрал хвост, а потом решительно двинулся по лестнице. И что осталось Дурбину?

Следовать.

И подавить трусливую мыслишку… в конце концов, даже если он обречен, то все одно жить хочется. А чтобы жить, надобно бежать.

Разумно.

Он же…

Он остановился перед дверью, которая гляделась столь древней, что даже удивительно было, как вовсе уцелела она. Старые петли почти истлели, как и металл, покрывшийся толстым слоем рыжей коросты. Из-под двери высовывалась паутина, и она шевелилась, будто желая протиснуться дальше, поползти по лестнице.

Кот зашипел.

Дурбин запоздало подумал, что, коль уж он воевать собрался, то следовало бы оружием озаботиться. А у него кроме рук дрожащих и силы, которая вновь заворочалась, ничего-то нет.

Даже благословения божьего.

…бабка в храм не заглядывала, разве что по праздникам и то больше для порядку, чтобы люд простой не будоражить. А так-то повторяла, что нынешние храмы не для богов строены.

Что вера-то внутри.

Как и сила.

И каждый человек свой путь ищет. И Никита должен. Он-то слушал, кивал, - попробуй не послушать, разом вцепятся железные пальцы в ухо – но всерьез-то никогда… а после, в столице уж, вовсе выбросил все эти суеверия из головы.

Не до богов стало.

Не до храмов.

И теперь… теперь поздно уже молиться, наверное. Да и слов он не знает правильных, даже те, что бабка говорила, оставляя на опушке березовой рощи очередной каравай, из головы вылетели.

Запах помнит.

Шелест листьев, будто звон. То, как гудят пчелы. Влажный воздух. Пот по спине… как сейчас прямо.

- Пусть… получится, - Дурбин отчаянно захотел вернуться туда, на этот луг, к которому примыкала старая роща. Сесть, как когда-то, прислониться спиной к огромному валуну, что врос в самую землю, вдохнуть запах распаренного луга.

Помолиться?

Это не молитва.

И не просьба.

Это… просто он умрет. Сейчас или скоро, не так и важно, но… он-то ладно, однако и тварь жить не должна. Она опасна. Она…

- Пожалуйста, - Никите показалось, что он почти дотянулся, и что под рукой не дерево, но неровная шершавая поверхность камня. – Я… не воин и никогда им не был. А целителям просить о победе, о чьей-то смерти как-то не с руки. Но я должен его остановить. Дай мне силы… кем бы ты ни был, кто бы… просто дай мне силы.