Написаны басни чрезвычайно простым языком. Автор стремится к ясности и краткости изложения.

Есть предположение, что Федр был школьным учителем-грамматиком. В античной школе обучение начиналось с чтения Эсоповых басен. Возможно, что именно это обстоятельство побудило Федра к созданию латинских образцов этого жанра. Федр был признан лишь в поздней античности, и его басни, изложенные прозой, вошли в состав средневекового сборника «Латинский Эзоп (Ромул)», по которому и велось обучение латинскому языку в школах. Подлинный Федр был открыл лишь в XVI в., и басни его использовали впоследствии Лафонтен и Крылов («Волк и ягненок», «Ворона и лисица», «Петух и жемчужное зерно» и др.).

РЕАКЦИЯ НА «НОВЫЙ СТИЛЬ»

При Флавиях и Первых Антонинах (69—96 гг. н. э.) общественные страсти, разгоревшиеся при преемниках Августа, постепенно затихают. Обновленный и пополненный Сенат перестает быть оплотом оппозиции. Императорская власть укрепляется, и «век Августа» вновь начинает казаться многим временем высокого подъема искусства и литературы.

«Новый стиль» утрачивает свое обаяние, и один из крупнейших риторов этого времени Квинтилиан ратует за возвращение к цицероновскому красноречию. При Веспасиане в Риме открывается субсидируемая государством риторическая школа, в которой и развертывает свою деятельностью Квинтилиан. Он пишет трактат «Обучение оратора» (в 12 книгах), в котором восторженно отзывается о Цицероне и требует следования его заветам.

Поэты этого времени, в отличие от Сенеки и Лукана, превозносят Вергилия и считают «Энеиду» недосягаемым образцом. Публий Папиний Стаций пишет эпические поэмы на мифологические темы — «Фиваиду» и «Ахиллеиду», уснащая их традиционным аппаратом и вставляя эпизоды, заимствованные у Вергилия.

Валерий Флакк создает поэму «Аргонавтика», а Силий Италик, используя историю Тита Ливия, выступает с поэмой, посвященной Пунической войне («Пуника»). В ней он также стремится приблизиться к своему кумиру Вергилию.

Однако большие эпические поэмы, несмотря на отдельные удачи, не внесли в это время ничего существенно нового в римскую поэзию.

Гораздо более интересными по характеру и способу подачи материала были в это время малые жанры.

К числу произведений такого рода должны быть отнесены стихотворения Стация («Сильвы») и эпиграммы Марциала. Стаций был сыном учителя и происходил из Неаполя. Впоследствии его отец открыл школу в Риме. Он обучал в ней римских юношей греческому языку и читал и комментировал с ними произведения Гомера, Гесиода, Пиндара и др. Он был также и поэтом-импровизатором, сложившим поэму, посвященную извержению Везувия (в 79 г.) и пожару Капитолия, бушевавшему в 69 г.

Стаций уже в юности обнаружил талант импровизатора и рано стал выступать с чтением своих произведений в театре и на разного рода поэтических состязаниях, устраивавшихся римскими императорами. Он был лауреатом ряда таких «агонов» (Августалий, Албанских игр) и неоднократно награждался золотым венком. На агонах он выступал с поэмами, в которых прославлял Домициана (например, «Германская война») и возвеличивал римскую империю. Литературная деятельность была для него источником существования, он обслуживал своими импровизациями римских богачей, выступая на свадьбах, пирах, похоронах и празднествах. В старости он собрал свои стихотворения и издал их в пяти сборниках («Сильвы» — эскизы).

Импровизации Стация полны описаниями римских вилл с окружающими их пейзажами, произведений изобразительного искусства (описание конной статуи Домициана, установленной на форуме), храмов, различных празднеств, путешествий, торжеств. Он уснащает свои произведения «общими местами», свойственными риторической декламации, но подчас делает интересные наблюдения и дает красочные зарисовки. Впервые в римской поэзии мы встречаем у него описание красот Неаполитанского залива, на берегу которого он вырос.

Увлечение «классиками» сочетается в творчестве некоторых поэтов с принятием ряда особенностей эстетики «нового стиля», влияние его своеобразно преломляется в жанре эпиграммы, культивируемом поэтом Марциалом.

МАРЦИАЛ

Марк Валерий Марциал (около 42—101/104 гг. н. э.) так же, как Сенека и Лукан, был уроженцем Испании и, приехав в Рим, попал первоначально в окружение Сенеки и близких ему людей. После раскрытия заговора Писона он лишился своих «высоких покровителей» и вынужден был искать себе высокопоставленных патронов. Свой первый сборник эпиграмм «Книгу зрелищ» он посвящает торжественным играм, связанным с открытием амфитеатра Флавиев (Колизея) в 80 г. Он описывает в своих стихотворениях бои диких зверей, игры гладиаторов, пантомимические зрелища, водные сражения. Следующие книги: «Ксении» (Гостинцы) и «Апофореты» (Подарки) состоят из кратких двустиший, которые должны служить сопровождением к подаркам (лакомствам или предметам туалета и украшениям), которые посылались друзьям и знакомым во время праздника Сатурналий. Затем в промежуток от 85 до 96 г. он публикует большое количество эпиграмм (11 книг) на разнообразные темы.

Жанр эпиграммы, требовавший заостренной формы, меткости наблюдений и остроумия, представляется Марциалу гораздо более близким к жизни, чем эпические поэмы и трагедии на мифологические темы:

Здесь ты нигде не найдешь ни Горгон, ни Кентавров, ни Гарпий

Нет: человеком у нас каждый листок отдает.

(Пер. Ф. А. Петровского)

Флакк, уверяю тебя, ничего в эпиграммах не смыслит,

Кто их забавой пустой или потехой зовет.

Больше забавы у тех, что пишет про завтрак Терея

Лютого иль про обед твой, беспощадный Тиэст.

(Пер. Ф. А. Петровского)

Эпиграмма, по мнению Марциала, должна жечь, ей нужна соль и острота:

Пища — и та ведь пресна, коль не сдобрена уксусом едким,

Что нам в улыбке, коль с ней ямочки нет на щеке?

Яблок медовых и смокв безвкусных давайте-ка детям,

Мне же по вкусу лишь та фига, которая жжет.

(Пер. Ф. А. Петровского)

Таким образом, в его творчестве эпиграмма становится по преимуществу насмешливым жанром и напоминает в этом отношении жанр эпиграммы в литературе нового времени.

Клиент богатых патронов, льстящий им, заискивающий и ждущий подачек, Марциал часто рисует свое тяжелое положение и те унижения, которые терпят «бедняки» в императорском Риме.

Если зовешь на обед не рабом уже — как было прежде, —

Что же обед не один нам подается с тобой?

Устриц себе ты берешь, что в Лукринских вскормлены водах,

Я же улитку сосу, рот обрезая себе.

(Пер. Ф. А. Петровского)

Он описывает бедную жизнь клиента, живущего на чердаке и обязанного каждое утро приходить к своему патрону с приветствием. Униженно льстя, он выпрашивает, тем не менее, подачки у своих высокопоставленных покровителей и у самого императора.

Если чего я прошу в боязливой и маленькой книжке —

Даруй, коль в строчках моих несправедливого нет.