– Идите, идите. Я собираюсь завести себя. Мне хватит на это сил.

Он достал манекена-мэээ и осмотрел его в свете миниатюрного северного сияния, разлившегося по коридору. Манекен прошел смену цветов и диагнозов. Лорд был удовлетворен. Твердыми старыми пальцами он приставил острие ножа к собственному затылку и еще больше повысил выработку жизненной энергии.

Роботы сделали то, что им велели.

Огни сводили с ума. Иногда тяжело было даже просто передвигать ноги. С трудом верилось, что десятки или сотни, а то и тысячи человеческих существ преодолели эти неизведанные коридоры в поисках сокровенных рубежей Округа, где было дозволено все. Однако роботы были вынуждены верить. Они сами уже бывали здесь – и едва помнили, как отыскали дорогу в прошлый раз.

А музыка! Она обрушилась на них со всей силой. Такты из пяти нот, вызванивающие тона пентапола, стихотворной формы из пяти слов, которую несколько веков назад придумал безумный кот-менестрель К’пол, играя на своей к’лютне. Сама эта форма подчеркивала и усиливала кошачью резкость в сочетании с человеческим душераздирающим интеллектом. Неудивительно, что люди стремились сюда.

Во всей истории человечества не было деяния, которое нельзя было свершить благодаря одной из мощнейших сил человеческого духа: религиозной веры, мстительного тщеславия и чистейшего порока. Здесь ради порока люди открыли неведомые глубины и нашли им сумасшедшее, отвратительное применение. Их призвала музыка.

Эта музыка была особой. Теперь она поступала к Сто Одному и его легионерам двумя совершенно разными способами: вибрацией сплошной скалы и эхом, разносимым темным, тяжелым воздухом в лабиринте коридоров.

Огни в коридоре по-прежнему были желтыми, но электромагнитная иллюминация, вторившая музыке, затмевала обычный свет. Музыка правила всем, задавала все темпы, сзывала к себе всю жизнь. Это была песня, которой роботы не заметили в свой прошлый визит.

Даже лорд Сто Один, много где побывавший и многое повидавший, никогда прежде такого не слышал.

Это звучало так.

Напор, перебор и плавный повтор нот, лившихся из конгогелия – металла, не предназначенного для музыки, материи и антиматерии, заключенной в тонкую магнитную решетку, чтобы отгонять опасности открытого космоса. Теперь его кусок лежал глубоко в теле Старой Земли, отсчитывая собственные странные ритмы. Восход, полет и жаркий приход музыки, пульсировавшей в живой скале, аккомпанировавшей себе разносимым по воздуху эхом. Обняв, презрев любовный напев, что стонал и стенал в тяжелом камне.

Сто Один пробудился и устремил взор вперед, не видя ничего, но чувствуя все.

– Скоро мы увидим ворота и девушку, – сказал он.

– Ты это знаешь, человек? Ты, никогда здесь не бывавший? – спросил Ливий.

– Я знаю это, потому что знаю, – ответил лорд Сто Один.

– Ты носишь оперение иммунитета.

– Я ношу оперение иммунитета.

– Означает ли это, что мы, роботы, тоже свободны в этом Округе?

– Свободны, насколько этого желаете, – сказал лорд Сто Один, – при условии, что выполняете мои требования. В противном случае я вас убью.

– Если мы пойдем дальше, можно нам спеть песню недолюдей? – спросил Флавий. – Возможно, она немного защитит наш мозг от этой ужасной музыки. Эта музыка исполнена чувств, а у нас их нет, но все же она нас беспокоит. Я не знаю почему.

– Моя радиосвязь с поверхностью прервалась, – не к месту сообщил Ливий. – Мне тоже нужно петь.

– Пойте, вы оба, – разрешил лорд Сто Один. – Но не останавливайтесь, иначе умрете.

Роботы громко запели:

Хотя в песне слышалась варварская, древняя вибрация волынок, эта мелодия не заглушала и не отвергала здравого, дикого ритма конгогелия, теперь обрушившегося на них со всех сторон.

– Очаровательный призыв к мятежу, – сухо заметил лорд Сто Один, – однако я предпочту его в качестве музыки тому шуму, что пробивается из мировых глубин. Шагайте, шагайте. Я должен увидеть эту загадку, прежде чем умру.

– Мы с трудом выносим музыку, что идет к нам сквозь камень, – сообщил Ливий.

– Нам кажется, что сейчас она намного сильнее, чем несколько месяцев назад, когда мы приходили сюда, – добавил Флавий. – Могла ли она измениться?

– В этом и состоит загадка. Мы отдали им Зону, которая вне нашей юрисдикции. Мы отдали им Округ, чтобы они творили в нем, что пожелают. Но эти обычные люди создали или обнаружили некую удивительную силу. Они привнесли на Землю нечто новое. Возможно, мы трое погибнем, прежде чем решим вопрос.

– Мы не можем умереть так, как вы, – возразил Ливий. – Мы уже роботы, и люди, с которых нас скопировали, мертвы давным-давно. Означает ли это, что вы нас выключите?

– Может, я, а может, некая иная сила. Вы против?

– Против? Вы хотите знать, испытываю ли я какие-либо чувства по этому поводу? Я не знаю, – ответил Флавий. – Раньше я считал, что живу настоящей, полноценной жизнью, когда вы произносите: «Summa nulla est» – и включаете нас на полную мощность, но эта музыка обладает силой тысячи паролей, произнесенных одновременно. Меня начинает заботить моя жизнь, и я полагаю, что начинаю ощущать значение слова «страх».

– Я тоже это чувствую, – согласился Ливий. – Прежде мы не знали на Земле такой силы. Когда я был стратегом, кто-то рассказал мне про действительно неописуемые опасности, связанные с планетами Дугласа-Оуяна, и сейчас мне кажется, что опасность такого рода уже рядом, здесь, в этом туннеле. Нечто, чего никогда не создавала Земля. Нечто, чего не делал человек. Нечто, чего не может рассчитать робот. Нечто дикое и очень сильное, возникшее благодаря применению конгогелия. Оглядитесь.

Он мог этого не говорить. Коридор превратился в живую, пульсирующую радугу.

Они преодолели последний изгиб и достигли цели…

Последнего рубежа царства страданий.

Источника злой музыки.

Конца Округа.

Они поняли это, потому что музыка ослепила их, а огни оглушили, их чувства столкнулись друг с другом и запутались. Таково было влияние непосредственной близости конгогелия.