– Я слышу только пульсацию воздуха в коридоре и ваше сердцебиение, мой лорд, – ответил Флавий. – И что-то еще, похожее на механический шум, очень далекий.

– Это оно! – воскликнул Сто Один. – То, что ты назвал «похожим на механический шум», напоминает ли он такт из пяти отчетливых нот?

– Нет. Нет, сэр. Не пяти.

– А ты, Ливий? Будучи человеком, ты обладал выдающимися телепатическими способностями. Сохранилось ли что-то в том роботе, которым ты теперь являешься?

– Нет, мой лорд, не сохранилось. У меня острые чувства, а еще я подключен к подповерхностному радио Инструментария. Ничего особенного.

– Никакого такта из пяти нот? Каждая нота отдельно, немного недотягивает до долгой, исполнена смысла и образов благодаря страшной музыке конгогелия, заточенной вместе с нами в этой слишком твердой скале? Вы ничего не слышите?

Два робота в обличье римских легионеров покачали головами.

– Но я слышу ее, слышу сквозь камень. У нее груди, как зрелые груши, и темно-карие глаза, подобные косточкам только что разрезанных персиков. И я слышу, что они поют, их странные, глупые слова пентапола, которым придала величия кошмарная музыка конгогелия. Прислушайтесь к ним. Когда я повторяю их, они звучат просто глупо, потому что лишены внушающей трепет музыки. Ее зовут Сантуна, и она смотрит на него. В этом нет ничего удивительного. Он намного выше большинства мужчин – и все же превращает эту нелепую песню в нечто пугающее и странное.

– А его зовут Йебайии, но теперь он Солнечный Мальчик. У него вытянутое лицо и толстые губы первого человека, заговорившего об одном боге, одном-единственном, – Эхнатона.

– Фараона Эхнатона, – сказал Флавий. – Когда я был человеком, это имя знали в моем отделе. Это была тайна. Один из самых первых и величайших из более-чем-древних королей. Вы видите его, мой лорд?

– Сквозь этот камень я вижу его. Сквозь этот камень я слышу бред, порожденный конгогелием. Я иду к нему.

Лорд Сто Один сошел с паланкина и слабо, едва слышно заколотил по сплошной каменной стене коридора. Горели желтые лампы. Легионеры беспомощно ждали. Этого врага их острые мечи пронзить не могли. Их когда-то человеческие личности, записанные в миниатюрном мозге, были не в состоянии разобраться в слишком человеческой ситуации: старый-старый мужчина видел безумные сны в далеком туннеле.

Тяжело дыша, Сто Один прислонился к стене и со свистящим хрипом произнес:

– Эти шепоты нельзя не услышать. Неужели вы не слышите пятинотный такт конгогогелия, вновь творящего свою сумасшедшую музыку? Вслушайтесь в слова. Это очередной пентапол. Глупые, бесплотные слова, которым музыка дала плоть, и кровь, и внутренности. Вот, слушайте.

– Их вы тоже не слышали?

– Могу ли я воспользоваться радио и посоветоваться с земной поверхностью? – спросил один из роботов.

– Посоветоваться! Посоветоваться! К чему нам советы? Это Зона, еще час бега – и вы окажетесь в сердце Округа.

Он взобрался в паланкин и скомандовал:

– Бегите, парни, бегите! Еще не больше трех-четырех километров по этому каменному садку. Я вас проведу. Если я перестану давать указания, можете поднять мое тело обратно на поверхность, чтобы мне устроили роскошные похороны и запустили меня в ракете-гробу на орбиту без возврата. Вам не о чем тревожиться. Ведь вы машины, и ничего больше, верно? Верно? – Под конец его голос сорвался на визг.

– Ничего больше, – сказал Флавий.

– Ничего больше, – сказал Ливий. – И все же…

– И все же что? – пожелал знать лорд Сто Один.

– И все же, – ответил Ливий, – Я знаю, что я машина, и знаю, что испытывал чувства, лишь когда был живым человеком. Иногда я гадаю, не зайдете ли вы, люди, слишком далеко. Слишком далеко с нами, роботами. И, быть может, с недолюдьми. Когда-то все было просто: каждое умевшее говорить существо считалось человеком, а каждое не умевшее – нет. Быть может, ваш конец близок.

– Если бы ты сказал это на поверхности, – мрачно произнес лорд Сто Один, – твою голову могли бы выжечь встроенным магниевым факелом. Ты ведь понимаешь, что за вами следят на предмет противозаконных мыслей.

– Конечно, понимаю, – ответил Ливий, – и понимаю, что умер как человек, раз теперь существую в виде робота. Очевидно, смерть не повредила мне тогда, а значит, вероятно, не повредит и в следующий раз. Однако в действительности все это не имеет значения, когда проникаешь в такие глубины Земли. В таких глубинах все меняется. Я не подозревал, что нутро мира окажется столь большим и тошнотворным.

– Дело не в том, как глубоко мы находимся, – раздраженно возразил лорд, – а в том, где мы находимся. Это Зона, где все законы отменены, а далеко внизу лежит Округ, где никогда не было законов. Теперь поторопитесь. Я хочу взглянуть на этого странного музыканта с лицом Эхнатона и хочу поговорить с поклоняющейся ему девушкой, Сантуной. Бегите осторожно. Немного выше и левее. Если я усну, не тревожьтесь. И не останавливайтесь. Я проснусь, когда мы приблизимся к музыке конгогелия. Если я слышу ее сейчас, на таком расстоянии, представьте, на что она будет похожа, когда вы окажетесь рядом!

Он откинулся на спинку паланкина. Роботы взялись за шесты и побежали туда, куда им велели.

VI

Они бежали более часа, иногда притормаживая, чтобы преодолеть текущие трубы или разрушенные пешеходные мостики; когда свет стал слишком ярким, им пришлось достать из сумок солнцезащитные очки, которые смотрелись крайне странно под римскими шлемами двух полностью снаряженных легионеров. (Разумеется, еще более странным являлось то, что глаза у них были вовсе не глазами; они напоминали белые мраморные шарики, плавающие в маленьких чашах с блестящими чернилами и глядящие на мир зловеще-туманным взглядом.) Роботы посмотрели на своего хозяина; тот не пошевелился, и они скрутили край его одеяния в плотную повязку, чтобы защитить ему глаза от яркого света.

В новом свете желтые лампочки коридора стали незаметны. Казалось, будто северное сияние сжали и направили в коридор в подвале давным-давно заброшенного отеля. Роботы не знали природы этого света, но он пульсировал тактами из пяти вспышек.

Музыка и огни стали слишком навязчивыми даже для двух роботов, которые шагали или трусили вниз, к центру мира. Должно быть, вентиляционная система была очень мощной, поскольку внутренний жар Земли не ощущался даже на такой глубине. Флавий не знал, сколько километров отделяют их от поверхности. Он понимал, что это незначительная величина с точки зрения планетарных расстояний – но весьма внушительная для обычной прогулки.

Внезапно лорд Сто Один сел в паланкине. Когда роботы сбавили шаг, он сердито сказал: