Толедо, не относится ни к каким обращённым в христианство, кроме как к евреям. Зачем же тогда затуманивать настоящую проблему, смешивая её с другим феноменом, воображаемым или несущественным?

То, что тактические соображения замешаны в папской формулировке о «любом происхождении», не может, по нашему мнению, подвергаться сомнению. Но это не означает, что папа придумал эту проблему или под ней не было никакой почвы. Мы с готовностью принимаем, что в некоторых испанских городах, куда докатилась волна дискриминации, кампания против равенства конверсо была направлена и против обращённых из ислама. Но даже в этих случаях крещёные евреи, несомненно, были главной мишенью нападок, и если агитаторы против обращённых в своих лозунгах поносили также и обращённых из ислама, они упоминали последних в качестве побочной, а не главной цели. Папа, тем не менее, изменил порядок. В его списке обращённых, пострадавших от преследований, на первом месте стоят «gentiles» (т. е. неевреи), затем евреи, а уже после них — «из других сект». Причину этого странного представления проблемы угадать, на наш взгляд, несложно. Папа не хотел выглядеть защитником только «новых христиан». Он хотел, чтобы его видели защитником всех обращённых и, главное, адвокатом христианского принципа, освящённого церковью со дней святого Павла.

В этом, как и в отсутствии требования наказания для тех, кто третировал конверсо где бы то ни было, мы вновь замечаем его желание избежать конфронтации с народными антимарранскими силами. И поэтому тоже он не ссылается на такие преступления, как сожжение марранов как «еретиков». Отдельное их упоминание должно было обострить конфликт и вынудило его потребовать наказания преступников[941]. Вместо этого папа хотел показать оппозиции, что он принимает во внимание их аргументы и требования, и он это сделал, включив несколько положений в свою буллу.

Одно из этих положений состоит из слов catolice et guod Christianum decet viventes («кто живёт по-католически и подобающим христианину образом»), которые определяют обращённых, заслуживающих равенства[942]. Разумеется, это положение выглядит справедливым, но всё же оно накладывает стигму подозрения на обращённых, как на людей, которые скорее, чем другие христиане, готовы отступить от католического образа жизни. Ясно, что любая христианская группа, чьи члены будут нарушать христианский закон и обычаи или продемонстрируют неверие в христианские доктрины, будет рассматриваться недостойной должностей, отличий и т. д. Но если «очевидное условие» было необходимым, оно должно было относиться ко всем христианам. Тогда для чего появилось в булле это условие? Это становится ясным из следующего параграфа, тоже включённого в буллу:

Но если оказалось, что некоторые из этих людей после крещения не наслаждаются христианской религией или впадают в заблуждение евреев или других иноверцев, или не хранят христианской веры по злому умыслу или по невежеству, в таких случаях должно войти в силу то, что было установлено толедским собором в главе Constituit, так же как и в другом месте, где сказано, что вероотступники подобного сорта не должны быть допущены к почестям [как указано] наравне с другими христианами.[943]

Разумеется, само предположение, что ересь может появиться в лагере конверсо, имело эффект отдаления этого лагеря от обычных верующих, потому что еретики могут быть найдены в любой христианской группе, будь она состоящей из «старых» или «новых христиан», и не видно причины, по которой нужно выделять обращённых как более склонных к ереси. В особенности раздражающей была папская инструкция применить канон Constituit Четвёртого Толедского собора. Она указывает, что если будет найдено, что «некоторые» обращённые оступились[944], то все известные запреты, обусловленные этим декретом (назначение на должности и т. п.), будут распространяться не только на самих ренегатов, но и на всех этнически близких им — то есть на всех обращённых еврейского происхождения[945]. Конверсо, несомненно, возражали против включения этого опасного параграфа в папскую буллу. Однако совершенно ясно, что они не могли предотвратить этого. Каким бы сильным и далекоидущим ни было их влияние, оно имело свои границы. Но то, что им не удалось в Риме, они пытались позже исправить в Кастилии, как мы сейчас увидим.

V

Если, подписывая эти буллы, папа опирался на положительную оценку ситуации в Кастилии или, скорее, на силу её администрации, то действительность вскоре подтвердила справедливость этой оценки. В начале октября, когда два главных партнёра коалиции принца (граф Аро и маркиз Сантиньяна), наконец, встретились с принцем в Лос-Гулиэлес, можно было с ясностью увидеть, что Кастилию не ожидает крупное восстание знати. Стало очевидно, что настроение этих двух аристократов претерпело серьёзные изменения и они ищут предлога, чтобы освободиться от обязательств, взятых в Корунье.

Согласно нашим источникам, аристократы и принц не смогли достичь соглашения по двум причинам: а) взаимного недоверия сторон друг к другу, б) новых требований, предъявленных каждой стороной, преследующей свои собственные интересы в ущерб основному плану[946]. По всей вероятности, второе препятствие было лишь прикрытием, чтобы сделать хорошую мину при плохой игре, но зато первое несомненно было по-настоящему серьёзным. Граф и маркиз прекрасно осознавали «ценность» обещаний Пачеко: они не могли быть уверены в том, что он не предаст их, даже в самую последнюю минуту (может быть, в обмен на какое-нибудь вознаграждение, которое может предложить Альваро). При всём этом похоже, что ещё одна причина (которую источники предпочли не упоминать) была решающей в их расчётах.

Они сравнили свои шансы одержать верх над Альваро со страшными наказаниями, наверняка ожидающими их в случае поражения в бою, — и мужество покинуло их. Они знали, что Альваро хитёр и непредсказуем, он умеет избегать подвохов и ловушек и умеет выбираться из трудных положений. Для графа и маркиза слишком многое было поставлено на карту, и они сочли свой союз с принцем слишком зыбким, — а без Арагона и слишком слабым, — чтобы состязаться с таким грозным противником. И принц должен был крепко подумать о достижимости победы над Альваро, в особенности ввиду отсутствия убеждённости у своих предполагаемых партнёров. Итак, все они сошлись на том, что, оставаясь объединёнными в одну лигу, они оставят свои военные планы против Альваро, включая вторжение Хуана Наваррского и стоящих за ним кастильских аристократов. Вместо этого они будут искать компромисса с королем, сведя условия для этого к одному: принц вернёт Толедо королю, а король вернёт замок Бургоса их союзнику, графу Пласенсия. Таким образом, соотношение сил в стране не изменится в пользу Альваро. Принц взял на себя миссию провести в жизнь это мероприятие в течение года со дня их встречи[947].

VI

Вести об этом кошмарном