– Надо уметь пройти по пути, каким бы трудным он ни был…– ведунья взяла из корзинки клубочек и снова протянула его Диве. – Делай, что должно, а там…Будь, что будет.

Дива уныло повертела в руках клубок. Советы Млавы мудры, но следовать им непросто.

– Что значит этот клубок? – Дива только сейчас придала жестам Млавы значение.

– Догадайся сама. Ты ведь такая смышленая…– Млава отправилась к выходу.

Этой ночью сон Дивы был неспокоен. Ей становилось то жарко, то холодно. Ее то устрашали кошмары, то мучила бессонница. Ей казалось, будто она слышит шаги Рёрика на крыльце, но, не дождавшись его, снова проваливалась в зыбкую дрему. И лишь для того, чтобы вскоре проснуться снова. Дива пыталась забыться, но не могла прогнать мысли о Вольне. И о князе. Естественно, вечером он не появился в этом тереме. И, уж тем более не пришел ночевать. Он с той. С любовью всей его жизни, с Вольной… В эту самую минуту, когда она мечется в холодной постели, он, возможно, нежно обнимает ту…И княжество вновь в опасности, но теперь уже совсем иначе, нежели прежде!

Ужасные думы не покидали голову. Лишь к рассвету Диву сморил желанный сон. А наутро, возвращаясь из бани, она бросила нечаянный взгляд в сторону гридницы. Но кто это там вдалеке? Женщина? Должно быть, это и есть Вольна. Да, это, точно, она. Статная, величавая, между тем хрупкая и изящная. Темные волосы обрамляют белое, строгое, необыкновенно женственное лицо. Ее кожа кажется цветущим лепестком розы. Ее глаза, глубокие и яркие, словно северное море. Не бывает на свете такой божественной красоты…

В Изборске с самого утра шел снег. Горожане вновь попрятались по избам, хотя еще несколько дней назад радовались приходу весны. И вот опять на улице завьюжило. А из каждой бревенки валил дым коромыслом. Пушистые снежинки кружились в воздухе, словно танцуя, но, кажется, уже никого не радуя своими затейливыми хороводами. Жителям хотелось тепла, какой бы красивой не казалась зима.

В гриднице было натоплено жарко. Через приотворенные ставни с улицы тянуло холодком. Полураздетый Годфред стоял посреди горницы, а слуга подавал ему одежду и украшения. Тут же присутствовал и Барма. Он отвечал на вопросы о невесте, которая была задумана для наместника.

– Ратибора…Занятный выбор…– щелкнул пальцем Барма. Речь шла о дочери состоятельного землевладельца, к которому, собственно, и собирался сейчас Годфред в гости. Якобы чтоб развеяться и отвлечься на пару дней от государственных дел. Но на самом деле он ехал в земли Ратибора, дабы познакомиться с будущей супругой. – Хотя можно было бы сыскать кого-то и получше…– заметил Барма осторожно.

– Кого же? – Годфред взял из ларца, который держал слуга, массивную серебряную гривну и надел ее на свою шею. – Дядя сказал, Ратибора и все тут…– Годфред кивнул в сторону стола, на котором одиноко пылилось послание из Новгорода, в котором ясно указывалось имя невесты.

– Ну разумеется, – Барма поджал пухлые губы.

– Что такое? О чем ты молчишь? Что не так с Ратиборой? – Годфред заметил, что Барма не одобряет выбора, хотя и не высказывается против. – Говори, как есть. Если имеются какие-то препятствия для нашего с ней союза, то я даже не стану тревожить покой ее души. И останусь в хоромах…Может быть, этот нежданный снег за окном есмь знак…– размышлял Годфред, склонный к подобным высказываниям.

– Ну какой может быть знак супротив воли князя Рюрика? – Барма не осмеливался говорить поперек в открытую. Он всегда действовал осторожно, исподтишка. – Хотя, если молвить об ее отце, почтенном Ратиборе…Он человек зажиточный. У него много земель…На них трудится множество крестьян. Которые в любой момент могут обернуться ратниками…И наверное, оттого сам Ратибор почти неподвластен никому. Даже покойный Изяслав не был для него указом…

– Наверное, потому дядя и хочет, чтобы я женился на его дочке…– пришел к выводу Годфред. – Кстати…Ты видел ее? Какова она собой?

– Нет, я, конечно, никогда не видел ее собственными зеницами, – был вынужден признаться Барма. – Но ходит молва…Что она уродилась в батюшку как нравом так и сложением. Черты лица у нее грубы. Впрочем, как и она сама…Несмотря на младые лета, она часто бьет слуг и слывет взыскательной, хотя на людях кротка и молчалива. Вероятно, сие происходит оттого, что бедняжка не знала материнской любви…– подсластил Барма в конце.

– Честно говоря, я бы не хотел, чтобы моя возлюбленная жена была со мной груба, – признался Годфред простодушно. Надев на персты княжеские кольца, он оглядел свою руку довольным взглядом. – А насчет взыскательности…Это уже никуда не годится и вовсе. Все-таки глава семьи мужчина…Женщине не полагается задавать вопросов или требовать…

– Это лишь в рассуждениях, – усмехнулся Барма, оглядев Годфреда так, как обычно смотрят на неопытную молодежь.

– Что подразумеваешь? – не понял Годфред. Он даже отвлекся от надевания телогрейки. Засунув одну руку в пройму, он так и застыл. А слуга все пытался поймать второй проймой другую руку наместника.

– Да собственно лишь то, что на деле иногда выходит иначе. И порой мужчина опасается немилости своей жены не меньше, чем гнева самого строго государя…– поделился наблюдениями Барма. – Это только кажется, молодой князь, что жена будет молчать, пресмыкаясь пред волей мужа. На самом деле рот ее окажется по большей части времени раскрыт. И из него будут сочиться упреки… Дабы не вызвать бурю, порой приходится врать, что, конечно, умаляет достоинство мужчины…Но это все лучше, чем вновь и вновь окунаться в омут недовольства…

– Ха, – усмехнулся Годфред, который и вообразить себе не мог такого. Он пока еще был хозяином самому себе. – Ну это ты загнул…

– Возможно, – Барма снисходительно улыбнулся, не собираясь переубеждать молодого наместника. – Что до Ратиборы…Она, безусловно, составит счастье любому мужу…Если тот, конечно, сможет принять, что она не просто дева, а еще и дочь своего прославленного отца…У них даже имена созвучны…

– Я готов быть нежным и любящим супругом. Но побаиваться ее папаши – это уж слишком, Барма…– Годфред не был тираном или извергом. Скорее наоборот, он был добр, щедр и незлопамятен. Однако при этом независим. И считал, что нет таких обетов, которые могут связать его. Единственное, что было для него четко – это воля дяди. Тут Годфред даже не собирался спорить, поскольку не считал себя вправе. – Неужели в Изборском княжестве больше не на ком жениться, кроме как на ней…– вздохнул Годфред разочарованно. Он уже совсем не хотел ехать на смотрины Ратиборы. Теперь он сидел на лавке, а слуга пытался зашнуровать его высокий сапог.

– Ну почему же…Есть на ком, надо полагать…– Барма качнулся на пятках. У него у самого имелось несколько дочек. Некоторые из них уже были замужем. Но остались и те, что еще дожидались своей судьбины. – Но ведь молодому князю не нужна абы какая…Требуется скромная и разумная дева…Из благородной семьи…Чьи родители чтят род мужа…

– Не совсем…– Годфред выставил вперед ногу. Слуга, сидящий на полу, никак не мог справиться с непослушными завязками обуви наместника. Что и понятно. Сапоги со шнуровкой изборчанин видел впервые. – Ты же разумеешь, что есть силы помимо моей воли…