доносам. Об этом пишет в очень ранних мемуарах (от 1921 года) партиец Григорий Пономарёв: «И в каждом селе убийства, как они говорили, чистка, жгли церкви… убивали попов» и кого угодно по доносам, так что «пряталось население как угорелое»[2221].

По свежим следам возмездие настигло очень немногих красных бандитов. Согласно информации газеты «Кузбасс» (1927), по распоряжению Кузнецкого ревкома за резню в городе из всей банды Рогова были расстреляны четверо наиболее активных: С. И. Огольцов, Кузнецов, Карпов и еще один неизвестный[2222]. Самих же Рогова и Новосёлова вместе со штабом арестовали в конце декабря по приказу командования полка «Красных орлов», которое вызвало роговцев якобы на совещание. Они были задержаны и под натиском орловцев оказались вынуждены согласиться с роспуском отряда. Проведя около суток под домашним арестом, Рогов и Ко были отпущены. Значительная часть роговцев разошлась по домам, но сотни самых активных со своими главарями и оружием двинулись на Алтай. Вскоре в Кольчугино роговский штаб был задержан военными властями и препровожден в Новониколаевск[2223].

В конце декабря начальник Мариинского боевого участка Западно-Сибирской крестьянской красной армии Д. Е. Блынский и начальник штаба 1‐й Чумышской дивизии М. А. Игнатов арестовали часть мародеров из роговских отрядов П. В. Лямина и Скобелева. Бывшие роговцы, доставленные в Щегловск, взбунтовались, требуя вернуть им оружие и освободить Рогова. Зачинщик, военком батальона М. З. Белокобыльского и анархист П. Ф. Леонов, был арестован начальником гарнизона, а весь отряд под конвоем отправили 30 декабря 1919 года в Новониколаевск и на какое-то время оставили под стражей.

По-бандитски вели себя и состоявшие из роговцев отряды того же Белокобыльского и Н. И. Гостьева, действовавшие против белых повстанцев на границе Барнаульского, Бийского и Кузнецкого уездов, но отличившиеся прежде всего в терроре против населения и разоруженные только весной 1920 года. В политсводках 26‐й стрелковой советской дивизии неоднократно отмечалось, что отрядники Белокобыльского и Гостьева отличаются от других партизан недисциплинированностью и распущенностью, выступают против назначения командного состава, требуют красного террора и т. п. Как докладывал военному комиссару дивизии ее политработник Ангаров, эти отряды роговцев вели и ведут себя так, что «все население положительно натравливается против Соввласти». Причем из бесед с Белокобыльским и Гостьевым Ангаров выяснил, что «такое положение дел они считали нормальным»[2224].

Для оценки роговщины важно использовать такой источник, как следственное дело по обвинению Рогова и его сподвижника Новосёлова в грабежах и убийствах. Несмотря на торопливость и предвзятость следователей, сочувствовавших роговцам, в деле, оборванном на начальной стадии следствия (оно велось примерно неделю)[2225], обнаруживается несколько блоков интересных документов: показания основных обвиняемых; подробные свидетельства других видных партизан; заявления потерпевших[2226]. Самый массивный и менее информативный блок содержит многочисленные приговоры сельских сходов, единодушно выступавших за освобождение доблестных роговцев[2227].

В материалах судебного следствия по делу Рогова и Новосёлова имеется авторитетное разъяснение П. Ф. Федорца[2228] относительно того, что было неправильным в карательной политике роговцев: «Террор красный господствовал[,] и тут сказалась степень организованности. Где организация была, там всякого человека убивали только по установленной судом его контрреволюционности, и самая „смарка“ [отрубание головы] производилась так, что не развивались зверские инстинкты. Где не было организации, там иногда, хотя очень редко, подпадали и невинные люди, и „смарка“ происходила тогда в недопустимой обстановке. Это наблюдалось в отряде т. Рогова»[2229].

На допросах Рогов старался все отрицать: «В г[ороде] Кузнецке оставил 50 [человек] под командой тов. Иванова. Во время моего прибытия в… Кузнецке никакой резни не происходило, кроме чистки города от указанных местными организациями и жителями личностей. При мне были сожжены церкви, но без моего разрешенья о том». Он уверял, что его именем прикрывались некие неизвестные преступники:

Конечно, от имени моих партизан пользовались случаем и посторонние лица, которые могли взять[,] что им угодно. В большинстве случаев в таких грабежах участвовало беднейшее население. Об износиловании женщин докладов не поступило. Трое моих партизанов (фамилии не знаю) за грабежи и насилие женщины приказал расстрелять, что было и сделано. <…> В Гурьевске церковь сожжена при мне, но без моего ведома. Вообще [относительно сожжения] церквей я ни при чем – это дело моих партизан, без меня и Воен[но-]Рев[олюционного] К[омите]та.

Против Сов[етской] власти решительно ничего не возражал. Программы анархистов хорошо не знаю. Отрицаю все брошенные обвинения, что я грабитель, насильник женщин, поджигатель церквей, бандит и т. д. Всецело признаю Советскую власть и приветствую коммуну.

В моем отряде канцелярщины не было. Конфискации происходили без записей. Крестьяне приносили пожертвования хлебом, фуражом, мясом и т. д. Казни производились по усмотрению В[оенно-]Рев[олюционного] к[омите]та или согласно приговорам сельских комиссий. В редких случаях в моем присутствии казнились беляки, но [обычно] в присутствии старших или командиров. Ввиду того, что мой отряд состоял из добровольцев, я не мог принимать строгих мер и ввести твердую дисциплину. Во многих местах повстанцы и самостоятельные их действия подрывали авторитет отряда[2230].

Если Рогов усиленно пытался отрицать какую-либо вину, то Новосёлов был откровеннее: «При моих глазах совершено убийств б[ессчет?]ное множество[,] я даже и указать не могу, я работал целый год и в течение этого времени не могу запомнить[,] сколько мною уничтожено. Я не признаю себя виновным лично в производстве казней, но я приказывал [убить,] и жертву уводили и изрубали. <…> Я признаю себя виновным в том, что в гор[оде] Кузнецке совершено убийств при моем участии 40–60 жертв и я считал их жертвами революции»[2231]. В следующих показаниях Новосёлов кое-что конкретизировал:

При казнях[,] имевшим место в г[ороде] Кузнецке[,] я участвовал со[в]местно с командным составом в следующем составе:

1) баталионный [комиссар] I баталиона Лионов, 2) Ворончихин[2232][,] 3) Сысоев[,] 4) семь ротных командиров[,] фамилий их не знаю всех[,] за исключением [В. А.] Булгакова, Кольцова, Возилкина[,] и Рогов сам, начальник отряда. Все поименованные лица и я составляли революционный комитет, но председателя не было и решали дела голословно[,] без никаких секретарских занисений и постановлений. <…> Казнено нами было в тюрьме около 20–25 человек… Что касается городских жителей, то нами казнено около 50–60 человек. Все зверства[,] чинимые партизанами в числе 3000 человек в г[ороде] Кузнецке и в прочих местах, наш революционный Комитет не знал, а если бы мы знали, то в корне пресекали бы. Что касается сжечь церквей в г[ороде] Кузнецка[,] я против этого ничего решительно не имел[2233].

Роговец П.