однако анархически-погромная деятельность и организация антисоветского мятежа в мае 1920 года в целом перечеркивали значение его активной борьбы с Колчаком[2153].

С тех же 60‐х годов негативные оценки роговщины в трудах Кадейкина, Плотниковой и подпольщицы А. Н. Геласимовой активно оспаривались роговцами, в том числе бывшим под следствием в 1920 году командиром роговского батальона В. А. Булгаковым (только в 1988 году их давнее письмо с протестом против «очернения» Рогова решился опубликовать академический журнал «История СССР», не дав, однако, никаких комментариев)[2154]. Под явным влиянием этих лиц вполне положительно в начале 1980‐х годов начал оценивать Рогова новосибирский историк В. Т. Шуклецов, ранее писавший о нем в соответствии с историографической традицией и крайне небрежно указывавший как на совершенно мифический «судебный процесс» над Роговым и Новосёловым, якобы ставший «школой политического воспитания масс», так и на то, что Рогов, Новосёлов и П. Лубков были расстреляны «по суду трибунала»[2155], хотя ни один из этой троицы официально расстрелян не был[2156].

В монографии, изданной в 1981 году, Шуклецов резко изменил свое мнение о Рогове и, опираясь на некоторые крайне тенденциозные партизанские мемуары, представил его одним из лучших партизанских вожаков Сибири, щедро приписав ему руководство победоносной 10-тысячной армией[2157] и полностью отрицая участие как в разгроме Кузнецка, так и в майско-июньском восстании 1920 года – якобы Рогов никак не был замешан в антисоветском мятеже и оказался убит «по недоразумению»[2158]. Вероятно, под влиянием книги Шуклецова в итоговой советской монографии о партизанщине Я. С. Павлов, бегло упоминая фамилию Рогова, уверял, что тот отличался всего лишь «политическими колебаниями и неустойчивостью», а главным лицом в истории погромных отрядов Кузбасса, затем поднявших антисоветское восстание, был исключительно анархист Новосёлов[2159].

В ответ В. И. Шишкин привел убедительные архивные данные из разнообразных и объективных источников, доказавшие полную несостоятельность попыток Шуклецова ревизовать обвинения Рогова в терроре и мятеже[2160]. Однако после книги и более поздней статьи[2161] Шуклецова многие публицисты взяли на вооружение лживые мемуары роговских партизан, заявлявших, что их вожак был оклеветанным героем. Вполне одобрительно написал о Рогове и тогдашний классик сибирской литературы А. Л. Коптелов[2162]. До сих пор это мнение популяризируется частью краеведов, которые опираются на не отвечающие научным критериям публикации в 1990‐х годах воспоминаний роговцев, обелявших своего вождя и самих себя. Так, защищая роговцев, барнаульский краевед Г. Н. Безруков заявил о необходимости их реабилитации в качестве тех, «кого десятки лет незаслуженно клеймили как бандитов, пьяниц и насильников»; при этом он не без оснований уверяет, что обстановка в отрядах Е. Мамонтова или Ф. Архипова «была примерно такая же, как у Рогова». Также Безруков скептически упоминает про «якобы разграбление» Щегловска с Кузнецком и якобы убийства их жителей[2163].

Споры, был ли Рогов беспощадным убийцей и грабителем или же победитель белых в Причумышье и Кузбассе стал жертвой исторической клеветы, активно возобновились в последнее 30-летие, сопровождаясь вводом значимого нового материала[2164]. Среди публикуемых источников особенно заметны мемуары, в которых ветераны-роговцы вспоминают одно, а свидетели их похождений – совершенно иное. Разногласия в оценках советского прошлого активно подпитывают эту дискуссию, чей накал, прежде всего в прессе Кемеровской области и Алтайского края, не остывает. Издания, отражающие позиции властных структур, часто опираются на мнения роговцев. Либеральные журналисты дают слово тем, кто вспоминает жертв погромов (здесь заметен вклад, например, М. Кушниковой и В. Тогулёва, которые ввели в оборот много материала по данной теме).

В своей новейшей работе старается освободить Рогова от наиболее серьезных обвинений историк анархизма Д. И. Рублёв – не касаясь никаких архивов и используя работу известного своими неточностями А. Штырбула, а также публикации лживых мемуаров некоторых партизан-роговцев. Рублёв уверяет, что роговцы убили в Кузнецке «лишь 12 человек», грабить им Рогов-де запрещал и о грабежах ходили только «слухи», конфискованное имущество раздавалось бедноте, а Щегловск они, разумеется, «освободили»[2165]. Игнорируя и опубликованные, и архивные источники, в недавней обстоятельной статье о партизанах Кузбасса беспомощно констатируется: «Распространение слухов о зверствах Рогова, возможно, является провокацией местных мещан и других враждебных Советской власти лиц. Дать взвешенную оценку декабрьским событиям в Кузнецке затруднительно ввиду практически полного отсутствия документальных источников»[2166].

Однако авторы последней известной нам статьи заявляют, что «…Кузнецк был затерроризирован, разгромлен и полностью разграблен. <…> Правомерно говорить о нескольких сотнях погибших»[2167]. Близкую позицию занял Ю. И. Гончаров, опубликовавший в конце 2020 года большой архивный материал о Рогове. Автор считает, что в Кузнецке погибло до 200 человек, примерно столько же жертв было в Кузнецком и Щегловском уездах. Также он приводит максимальные в литературе оценки роговского террора в отношении защитников церкви в Тогуле – 560 убитых, включая около 100 сожженных заживо[2168].

Колоссальные грабительство, цинизм и жестокость роговцев отмечали по свежим следам и рядовые крестьяне, и сами красные повстанцы[2169]. Война была для роговцев прежде всего выгодным бизнесом: угоняя крестьянских лошадей и рогатый скот в Кузнецком уезде, они продавали его затем в Мариинском, и наоборот[2170]. Начальник штаба 1‐й Чумышской дивизии Западно-Сибирской крестьянской рабоче-партизанской армии сообщал 21 декабря 1919 года из села Салаир: «Нам по пути попадается масса партизан тов. Рогова, которые везут целые возы награбленного имущества… Все церкви [по] пути ограблены, а из риз понашиты кисеты, подсидельники и даже брюки. Население страшно возмущено. Дайте в срочном порядке сообщение, как нам с такими негодяями поступать и куда их препровождать. <…> …Население страшно запугано отрядами Рогова, хотя к нам относится доверчиво». Впоследствии помначальника Западно-Сибирского сектора войск ВОХР М. В. Васильев в докладе для ВОХР и Сибревкома выразительно резюмировал причины страхов населения: «…отрубить у кого бы то ни было голову для партизан Рогова ничего не стоит и является обычным способом [расправы]. Не брезгуют они и ушами и другими частями человеческого тела»[2171].

Трагедия уездного Кузнецка в декабре 1919 года – одна из самых заметных в цепи партизанских бесчинств. Кузнецкий погром был многослойным, в нем в течение более недели участвовало несколько красных банд, сознательно истреблявших и грабивших «вредное» население. Эсер Е. Е. Колосов по свежим следам писал о трагических событиях «в Кузнецком уезде и в самом городе Кузнецке, зимой 1919–1920 годов, когда вся эта область оказалась в безраздельной власти повстанцев, руководимых Роговым и Новосёловым»: «Здесь ими был произведен настоящий погром интеллигенции… при чем интеллигенция („буржуи“) уничтожалась без различия