Данучи не испугался, он был разъярён! Вскочил на ноги и был готов биться, ждал ближайшего повода, словно пощёчины ему мало…

–Снимай одежду, раз нет денег! – прорычал ему солдат и попытался ещё раз ударить.

Художник пригнулся, выхватил нож и вонзил его в слабое колено бойца.

Тот упал, замычал от боли, но его братья по службе поспешили на помощь. Окружили художника и глядят в него с ненавистью, но, как на добычу, которую в итоге придётся убить.

Их было двенадцать, а в стороне стоял знатный мужчина, в белых одеяниях и с безразличием смотрел на то, как желают убить ребёнка, хотя рядом с ним стоял такой же пацан, тех же лет, но других взглядов.

Данучи вытащил листок и кисть, и без рёва, без крика, без шороха нарисовал то, к чему не стремился. Не убил он их – лишь усыпил на время – точнее, на неделю.

Но, всё же…

Все упали, как подкошенные, а художник закричал:

–Кто ещё бросит мне вызов?

Мужчина, стоящий в стороне оживился. Догадался он, что это тот самый ребёнок, который взмахом кисти может всё, о котором месяц шла молва, но до этого дня в молву он не верил!

«Раз ребёнок, то можно слепить, что угодно, не смотря, что так громко кричит о себе!», – подумал он и раскрыл перед ним свои объятия.

Художник не воспротивился, потому что идти больше не куда…

Принял, как сына; впустил в свой дом, как хозяина, а не гостя; накормил, как родного, предоставил уют, как близкому.

Даже сына своего перестал замечать с появлением художника в доме.

Не знал Данучи, что за всё, что не бескорыстно, когда-то придётся платить. Не знал и то, чем придётся платить, но брал то, что дают – не считал это постыдным…

Он радовал людей своими безобидными душами. На лицах их появилось счастье, и каждому не важно было, что художник способен и на не безобидное. Главное, что он за них – это лишь было ценным.

Хотел рассказать своему, новому отцу об аврах, что не такие они плохие, как кажется, но тот, даже слушать не стал и рассказал о них сам.

Всё услышанное ушами художника било в точку, ни в чём рассказчик не ошибся, а в конце добавил:

–Ты был создан для нас, а не для них! Они украли тебя, поэтому ушли в туманы! Они трусы, раз в них спрятались! Видимо, как-то узнали, что ты можешь видеть души и решили использовать тебя, чтобы направить против людей, против таких же, как ты!

Данучи не знал, куда себя деть. Перед ним человек, и он верит в каждое, произнесённое собой слово. В это верят и все люди, которых он здесь встретил. Каждый уверен, что художника украли авры!

Однако, художник не забыл, что авры не настраивали его против людей – те, всего лишь, их боялись…

Всё запуталось в голове, всё пошло не теми путями. Художник поверил в половину слов, что для каждого человека являлись правдой, но правдой не являлись. Другой половиной себя художник верил в авров. «Если пойти на них войной – они ответят миром!», – думал он.

–Надеюсь, ты ничего не создал для них? – спросил его тот самый человек, которому на днях предстоит стать полководцем всех королей Луны!

–Создал, – ответил с улыбкой художник.

Ответ заставил задрожать колени будущего полководца, и это тоже Данучи улыбнуло, хоть уже не так приятно.

–Я наделил их чистым разумом! – продолжил он. – Я подарил им мировоззрение, о котором вы и не мечтали!

–И что нам ждать от них? – с боязнью спросил полководец, желая спрятаться подальше от ответа.

–Я не знаю, – честно признался художник. – Быть может, и воевать они не станут…

На следующий день они отправились в путь, чтобы призвать всех королей Луны свергнуть авров с их планеты. Призвать к войне оказалось проще, чем они думали – художнику, даже не пришлось что-то демонстрировать. Лишь увидели его – и готовы идти за ним в бой…

Спустя несколько месяцев состоялась первая битва. «И я беру эту вину, беру её обеими руками! Я осилю!», – признавался небу Данучи, когда шёл впереди великого войска, но людям об этом молчал.

Ожидания не оправдались! Авры решили дать бой – да такой, к какому люди не были готовы! Авры будут воевать, не очернив чистоты, что им была подарена – тем же оружием, что восстало против них, хоть и могли одним движением пальца уничтожить их всех!

Первое сражение запомнилось первым поражением, первым убийством и привкусом крови, хоть и не держал в руках ни меча, ни кисти – лишь кинжал. Бросился в глаза блеск доспехов, которые авры успели изобрести. Набросил на взгляд то, что не только у его города разум стал чистым, а у всего народа авров. «Видимо, Алуар пошёл дальше, чем я задумал!» – размышлял после боя художник.

Второе поражение запомнилось запахом смерти, а третье удручённостью собственных идей в ведении боя – они были скудны и немощны. Война для дитя, как игрушка, и для неё он не должен быть творцом…

Кисть темнела на глазах, несмотря на то, что её ещё не применяли в бою, а её хозяин сам становился орудием…

Вот и война, и счастье от его творений с лиц людей слетело. Страх растворяет всё, даже высшую радость, потому его кисть стала бессмысленной и опустошённой для каждого, кто стоял к нему плечом к плечу.

«Кто-то бьётся, а кто-то лишь молится, и с молитвой спасения ждёт. Кто-то с ангелом вновь перессорится, кто-то демону руку пожмёт!»

Таким словам способна научить только война.

Мысль повторяется, когда она важна – на это не надо злиться, достаточно внимания.

Ему пришлось извлечь кисть в бою. Обрушил гору, под которой расположилось войско авров – те устроили засаду, чтоб задушить людей своей, изощрённой диверсией. Не получилось – сами задохнулись. Художник, хоть и не убил своё творение, но подняв на него руку, уже покалечил.

Да и выхода другого не было. Не исполни художник это, погибли бы все – и полководец, и его семья. Художник бы не погиб – шрамы на нём заживали.

В этот день полководец назвал его сыном, но родному сыну полководца второй брат не нужен. В нём запылала ненависть к художнику – языки её костра настолько длинны, что уши вянут. Уж лучше слушать шум и только шум, чем человека, который тебя ненавидит!

Винить его в этом