Вот почему день сражения закончился полным истощением обеих сторон, а впереди их ждала еще страшная ночь, полная криков и стонов и поисков выживших. По всему огромному полю и в лесу среди деревьев мелькали огоньки свечей, словно последние летние светлячки. Пока продолжались поиски, караульные не стреляли.

В ту ночь Чарльз видел санитарные повозки, которые везли свой стонущий от боли груз. Видел наскоро сооруженные палатки, где хирурги, засучив рукава, работали пилами, сотнями ампутируя раздробленные руки и ноги. Видел, как раздуваются трупы, наполняясь газами смерти. А ближе к рассвету он увидел, как одно такое тело взорвалось.

На следующий день, восемнадцатого, наступило время оценок.

Макклеллан занял оборонительную позицию, в противном случае он мог бы уничтожить Конфедерацию навсегда. Оказавшись перед реальной возможностью разбить армию Ли, он просто остановил наступление. Ли не был побежден, но и не победил. Он лишь переводил линию обороны с одного места на другое, отразив между рассветом и закатом пять мощных атак: три в западном лесу и на кукурузном поле, одну на нижней дороге и еще одну – на центральном мосту через Энтитем-Крик.

Получив подкрепление ранним утром восемнадцатого, Макклеллан решил остаться на месте. Высшее командование конфедератов предпочло отступить. Теперь Чарльз помнил события вчерашнего дня лишь обрывочно. Он не мог бы вспомнить ни всех тех мест, куда его посылали с донесениями, ни того, скольких человек он убил. Поле боя перемещалось так часто и так стремительно, что несколько раз он просто не мог понять, где находится и куда должен двигаться. Чарльз знал, что ему никогда не забыть своего непрерывного страха за Бедового и того ощущения, что этот сентябрьский день никогда не кончится, что солнце просто приколотили к небу и оно никогда не опустится, чтобы прекратить наконец эту бойню.

Во время отступления к уже и без того страшному полотну этой войны добавилась новая картина, которая навсегда впечаталась в его мозг, хотя он и не смог бы вспомнить, где это было. В один из дней он видел, как трое в серых мундирах, один совсем еще мальчишка с пеной на потрескавшихся губах, вонзали штыки в тела уже мертвых солдат Союза.

Какой-то подполковник, по виду явно бывший учитель или адвокат, а теперь просто один из окровавленных раненых, с трудом приподнялся с земли и протянул руку, моля о пощаде и надеясь на нее. Юноша с потрескавшимися губами первым вонзил в него штык – прямо в живот. Остальные ударили штыками в грудь, а потом все трое, пошатываясь, пошли дальше с довольными улыбками на пьяных лицах.

Именно этот эпизод убедил Чарльза в том, что война продлится дольше, чем кто-либо ожидал, и что в ней отныне не будет места вежливой церемонности, свидетелем которой он стал в тот далекий уже день, когда патрули федералов искали Гус и один из янки, лейтенант Прево, поверил ему на слово, как офицеру и выпускнику Вест-Пойнта, что женщины, которую они ищут, в фермерском доме нет. Джентльменское поведение исчезло вместе с вороными конями и храбрыми горластыми мальчишками, которыми он командовал той весной. Он и хотел бы ее помнить, но уже не мог, потому что все хорошие воспоминания вытеснил вид тех лошадей, разорванных в клочья снарядом, или этой серой троицы со штыками и безумными усмешками.

Кто победил, кто проиграл – да пошло оно все к черту, думал Чарльз, впадая в странное равнодушие, когда они с Эбом, найдя наконец друг друга, скакали мимо холмов Мэриленда в сторону Потомака в длинном потоке людей, растянувшемся далеко вперед и назад. Примерно в миле от них шел Второй Южнокаролинский, солдаты которого были относительно бодрыми, потому что во время сражения их держали в резерве на левом фланге.

Уже в лунном свете, недалеко от реки, они проезжали мимо каких-то пехотинцев, остановившихся отдохнуть. Один с едкой издевкой крикнул им:

– Спорю, вы, парни, и не видели толком той бойни со своих лошадок-то!

– Вот-вот, – поддержал его другой. – В кавалерии служить – это все равно что иметь страховой полис, по которому никто никогда бабло получить не сможет.

Эб побледнел, его глаза лихорадочно блеснули. Выхватив из-за пояса револьвер, он навел его на второго шутника.

– Эй, ты, полегче! – взвизгнул тот и бросился бежать.

Чарльз схватил Эба за руку и медленно, с силой опустил ее вниз, почувствовав, что друг дрожит.

На следующий день Чарльз стал таким же, как многие из тех, кто участвовал в этом великом сражении и вышел из него живым. Он не улыбался, почти не разговаривал, чувствуя, как сердце все сильнее сжимает глубокая тоска. Он делал все как обычно, выполнял приказы – но и только. А когда кто-нибудь спрашивал Эба Вулнера, почему у его друга такой отрешенный взгляд, тот отвечал:

– Он побывал в Шарпсберге. И он все еще там.

О сражении, которое в его армии называли Энтитемским, Билли в своем дневнике написал всего одну строчку:

Немыслимый ужас.

Это чувство начало одолевать его уже при приближении к тому, что стало полем боя. Инженеры обнаружили, что по дорогам Мэриленда очень трудно проехать, потому что они забиты санитарными повозками. Из повозок доносились звуки, которые Билли, конечно, уже слышал, но никогда бы не смог к ним привыкнуть.

Он видел дым и слышал выстрелы у Южных гор, но до верхней точки перевала Тёрнера смог добраться только с наступлением ночи пятнадцатого. Сигнал побудки поднял его батальон в четыре утра, а когда рассвело, они обнаружили, что остановились между телами убитых с обеих сторон. Даже мужчины с очень крепкими желудками не смогли удержать то, что съели на завтрак.

Позже тем же днем батальон от Кидисвилла двинулся вперед. К пяти Билли и Лайдж отправили несколько групп в близлежащие фермы в поисках любых подходящих камней. Остальные перетаскивали их к Энтитем-Крику. Билли, сняв рубашку, работал до захода солнца, следя за тем, как мостят илистое дно реки, чтобы по нему могла пройти артиллерия. Вторая переправа готовилась для пехоты.

Когда с опозданием прибыли подводы с инструментами, начали выравнивать подходы к переправам. В половине одиннадцатого работу закончили. Хотя Билли зевал и едва не падал от усталости, нервное напряжение не давало ему заснуть почти всю ночь. Утром должно было начаться сражение. Будет ли участвовать в нем Бизон? В последние дни Билли часто думал о Чарльзе. Жив ли он еще?

Инженерам выдавалось по сорок патронов для дробовика и по двадцать для револьвера, а также паек, но их не отправляли в настоящее сражение, потому что они были нужнее для других дел. В тот кровавый день Билли и Лайдж вместе с остальными сидели на гребне холма, глядя на построенные накануне ночью укрепления, и при виде той бойни, что происходила внизу, Билли больше всего на свете хотелось оказаться сейчас в каком-нибудь другом месте. Никакая преданность долгу, на его взгляд, не стоила такого количества человеческих жертв.

Наутро инженеры были отправлены на поддержку пехоты к одной из артиллерийских батарей, которая находилась в центре линии фронта. Случайные выстрелы конфедератов заставляли их вздрагивать, но, к счастью, обошлось без жертв. На следующий день батальон двинулся в сторону Шарпсберга по нижнему мосту через реку, который уже прозвали Бернсайдовским в честь генерала, чей корпус брал его уже на последнем этапе сражения.