и свои тюркские автономии, и Дальний восток. России надо дружить с Казахстаном. Ей это нужно даже больше, чем Казахстану.

— Так им вообще на всё насрать, — вздохнул Бекет. — Они разучились мыслить рационально. Сейчас у них какая-то истерия по поводу всего. Они не ведают, что творят.

— Но ведь не все русские одинаковые, — возразил Имашев. — Многие наши русские искренне любят Казахстан и уважают казахов.

— Да, они уважают казахов, — согласился Бекет. — Но ты не забывай про зов крови. Зов крови могучая штука. Он ставит общественное гораздо выше личного. Вон, Коля с Лёней, какими закадычными друзьями были. Не разлей вода. А когда война на Украине началась, Коля, который оказался Мыколой, сразу же на Украину рванул. Родину защищать. Я его спрашиваю, какая тебе там родина? Ты же в Казахстане родился и всю жизнь здесь прожил. И родители твои здесь родились. И деды здесь похоронены. Но он всё равно уехал. И Лёня уехал добровольцем в российскую армию. Хотя у него казахстанское гражданство. А что, если они на поле боя встретятся? Когда в оптике прицела увидишь лицо друга, рука не дрогнет. Некогда будет вспоминать, сколько пережито вместе, сколько выпито. На войне другие приоритеты. Другие чувства, другие мысли, другие эмоции.

— Они не встретятся на поле боя, — сказал Имашев. — Я разговаривал с Лёней. Мы тогда с ним крепко выпили. Я говорю ему, нахрен тебе это надо. Ты же не гражданин России. И ты старый. Война дело молодых. Тебе это лекарство против морщин уже поздно принимать. А он говорит — я не убивать еду, а спасать. Я же сапёр. У меня большой опыт. В Афгане и в других горячих точках. А неразорвавшиеся бомбы на улицах городов убивают мирных жителей. И русских, и украинцев. А что старый, так лучше уж я, чем какой-нибудь пацан неопытный подорвётся. Вот здесь я его ещё больше зауважал.

— Да ладно, — отмахнулся Бекет. — Сейчас не про Лёню. Я сейчас про зов крови говорю. Сейчас, на фоне этих высказываний российских политиканов, у нас растёт недоверие к русским. И не только у ярых националистов. Даже дружелюбно настроенные казахи уже призадумались — а не змею ли мы пригреваем у себя на груди. Сепаратистов среди казахстанских русских навалом. Казахи с опаской на это поглядывают. А если найдётся какой-нибудь местный политикан, которых и у нас в Казахстане хватает. И захочет разыграть националистическую карту. Он у многих может найти поддержку.

— Вот этого-то я и боюсь, — вздохнул Имашев.

Вспомнив сейчас этот спор, Имашев понял, что в чём-то Бекет тогда был прав. И перегибы на местах, конечно же, будут. И националистических истерий тоже не избежать. И кто знает, чем всё это может закончиться. В этом расшатанном мире ничего нельзя спрогнозировать. Так что национальность избранника дочери Имашева очень тревожила. Но, в то же время, он понимал, что переубедить дочь будет очень непросто. Имашев хорошо знал характер своей дочери. Он сам воспитал её свободолюбивой, независимой. И этот вопрос мягко разрулить не получится. В этом вопросе нужен жёсткий диктат. Для её же блага. Потом, когда всё пройдёт, а всё когда-нибудь проходит, она ещё благодарить его будет. А пока никакой мягкотелости. Только диктат.

Асель под домашним арестом оказалась в полном вакууме. Её лишили любой связи с внешним миром. Даже Юльку к ней не пускали, как неблагонадёжную. Невозможность связаться с Лёшей её сильно раздражало. Она не могла поверить, что её отец мог так с ней поступить. Ведь отец всегда внушал ей, что она — Личность. Что никто не имеет право влиять на её решения. Подчинять её своей воли. Чтобы она слушала только своё сердце. Что сердце никогда не обманывает. А сейчас он просто разрывал её сердце. Всем сердцем Асель любила своего отца. Но сейчас её сердце ей не принадлежало. Она отдала его Алёше. Так уж получилось. И ничего уже Асель с этим поделать не могла. Она не могла разорвать сердце пополам. И то, что лёхина национальность не устраивает отца, Асель очень возмущало. Отец всегда воспитывал Асель в духе интернационализма. Он всегда говорил, что люди не делятся на расы, религии, нации. Люди делятся на умных и дураков. А вот дураки уже делятся на расы, религии, нации. Но ведь отец её не был дураком. Тогда что же с ним? Этого Асель понять не могла. Как же тогда быть с друзьями отца — дядей Гришей, дядей Лёней? Ведь он же их искренне любил. И уважал даже больше, чем иных казахов. Выходит отец всю жизнь врал, лицемерил? Выходит он, сейчас предаёт те идеалы, на которых сам воспитывал Асель. Тем самым он сейчас, в первую очередь, предаёт Асель. Это предательство отца настолько ошарашило Асель, что она не могла прийти в себя. Ей казалось, что мир рухнул. Тот мир, который она знала. Мир, в котором всё было ясно и понятно. А этот новый, незнакомый мир её очень пугал. Асель стало страшно. И некому ей было помочь. Асель почувствовала свою беспомощность и одиночество в окружении любящих её людей.

Уже несколько дней Имашеву не было покоя. Тревожил его всё тот же национальный вопрос. Он понимал, что по отношению к дочери он поступает не справедливо. Заперев Асель дома и ограничив свободу её действий, он жёстко нарушал её права и серьёзно разрушал их доверительные отношения. Но он был уверен, что в сложившейся ситуации, без жёсткого диктата не обойтись. Дочь, как он считал, запуталась и не осознавала своих действий. И он должен был прийти ей на помощь.

Имашев не был ярым националистом. Но он переживал за национальность своих внуков. Он осознавал, что в любой стране лучше быть представителем титульной нации. Представители других наций, хоть и обладают всеми правами граждан страны, но везде недобирают в справедливости. А полукровкам и того хуже. Ни те, ни другие не принимают их за своих. Знакомая его, Жулдыз, сначала вышла замуж за русского, родила сына. Потом развелась, вышла замуж за украинца. Дети теперь по метрикам — один русский, другой украинец. В нынешней ситуации положение довольно двусмысленное. Мать-казашка их объединяет. Но не писаться, же им по матери — казахами. Мы же не евреи. А запись в графе “национальность”, вещь немаловажная. Хотя бы для самоидентификации. Валентина, старая знакомая, вышла замуж за казаха, сына родила и развелась. Назло бывшему мужу, сына в метрике русским записала. Пацан вырос, пошёл удостоверение получать. А у него в удостоверении — “русский”