сидеть и слушать этот бред? Зороастр, основавший религию персов, нередко считался мудрецом, но сейчас их учение было лишь набором суеверий в руках шарлатанов.

Тем временем Баллиста продолжал:

- Хоть он и был прав в том, что персидских юношей учили только ездить верхом, стрелять из лука и не лгать, он неправильно понял последнюю часть. «Не лгать» не означало, что персам нельзя искажать правду. Нет, это была религиозная заповедь сторониться «лжи», то бишь зла и тьмы.

Багой утвердительно кивнул, а сердце Деметрия провалилось еще глубже.

- А «ложь» - это демон Ариман, что обречен вечно бороться с богом Маздой, что есть свет, который символизирует ваш священный огонь-бахрам. И в последней битве Мазда победит, после чего человечество обретет счастье… Но какое отношение это имеет к земной жизни?

- Мы должны изо всех сил бороться против Аримана.

- Это касается и Шапура?

- Шапура – в первую очередь. Шахиншах знает, что по воле Мазды, как праведный Мазда борется с демоном Ариманом, так и в этом мире праведный Шапур должен бороться с неправедными, неверными правителями, - в глазах Багоя светилось непокорство и уверенность.

- Получается, Мазда высоко ценит воинов? – Максим, кто до сей минуты сидел, закрыв глаза, и делал вид, что спит похмельным сном, вдруг присоединился к расспросам.

- Знай, что Арии – как единое тело. Жрецы – голова, воины – руки, землепашцы – брюхо, ремесленники – ноги. Когда неверные угрожают бахраму, воин, который не сражается и бежит, становится маргазаном. Кто бьется и погибает, тот благословлен.

- Маргазаном?

- Тем, кто совершил грех, достойный смерти.

- А благословленные?

- Попадают на лучшее из небес.

«Восток в огне» Гарри Сайдботтома, глава 4, изображение №1

Пять ночей спустя, в последнюю ночь плаванья, посреди ночи, может в третью вахту, Баллиста лежал на спине и не шевелился. Его сердце билось как бешеное, пот градом катился по телу. Вновь шумело от двери. Уже зная, что увидит, Баллиста заставил себя взглянуть. Маленькая керамическая лампа медленно гасла, но все же проливала достаточно света, чтоб осветить маленькую каюту. Мужчина был огромен, высок и плечист. Он был одет в потертый темно-алый каракалл. Кончик надетого капюшона касался притолоки. Он стоял в ногах у кровати, не произнося ни слова. Его лицо было бледным в тени капюшона. Серые глаза глядели со злобой и презрением.

- Говори, - молвил Баллиста, зная, что услышит в ответ.

На латыни с паннонским акцентом мужчина ответил:

- Увидимся у Аквилеи.

Собрал в кулак все свое мужество, как бесчисленное множество раз прежде, Баллиста ответил:

- Значит, там и свидимся.

Мужчина развернулся и ушел и затем, очень не сразу, Баллиста заснул.

Баллиста проснулся и ощутил тряску и смесь запахов дерева, смазки и смолы. Он был в безопасности своей крохотной каюты на «Конкордии», готовой к последнему дню похода по открытому морю к конечной точке своего похода, порту Селевкии в Пиерии. Без всякой осознанной мысли он знал, что парус «Конкордии» поймал западный ветер и трирема идет к берегу Сирии. Стряхивая сон, Баллиста гадал, ведет ли Приск корабль достаточно глубоко в море, чтобы без приключений обогнуть мыс горы Кассий.

Внезапно покой и уют покинули мужчину. Неясное беспокойство на краю сознания сменилось ужасным воспоминанием. «Черт. Думал, он больше не придет», подумал Баллиста. Простыни под ним были сырыми от пота. Он начал молиться: «Всеотец, Одноглазый, Творец Зла, Ужасный, Тот-Кто-в-Капюшоне, Исполнитель Желаний, Говорящий-Через-Копье, Странник». Баллиста сомневался, что его молитва поможет.

Спустя какое-то время он встал. Все еще нагой, он открыл дверь, переступил через спящего Калгака, поднялся на палубу и пописал через леер. Утренний воздух холодил его кожу. Когда Баллиста вернулся в каюту, Калгак уже приготовил ему завтрак, большую часть которого уже поедал Максим.

Смысла особого не было, но Баллиста все равно спросил:

- Калгак? – при этих словах каледонец обернулся.

- Ты что-то видел или слышал этой ночью? – невезучий старик лишь покачал головой.

- Максим?

Телохранитель, с ртом набитым хлебом и сыром, тоже покачал головой. Запив еду разбавленным вином Баллисты, он сказал:

- Выглядишь ужасно. Опять здоровяк приходил?

- Никому не говорить. Вообще никому. Свита и так на взводе с тех пор как тот засранец чихнул. Не хватало еще им узнать, что их командир, их варвар-дукс, прихватил с собой личного злого демона.

Двое кивнули со всей серьезностью.

- Может, свита волнуется, ибо знает, куда мы следуем? – с улыбкой спросил Максим. – Ну, знаешь, с высокими такими шансами помереть?

- Я потерял форму, - ответил Баллиста. – Максим, доставай снаряжение. Будем упражняться.

- Дерево?

- Нет, голая сталь.

Все было готово. Шел пятый час дня, лишь час до полудня. Хоть на дворе и был конец октября, было жарко. Баллиста выбрал позднее утро для спарринга по ряду причин. Во-первых, это давало возможность проявить вежливость по отношению к триерарху, спросив его разрешения на спарринг на палубе его корабля. Задержка давала команде время позавтракать и заняться важными делами. И прежде всего, она давал шанс собрать толпу, возможно, даже со ставками.

Баллиста завязал ремни шлема и оглянулся. Все классиарии, матросы и его свита, как и свободные от смены гребцы, выстроились вдоль лееров. Зрители были хорошо информированы. И хотя лишь классиарии разбирались в бою на мечах, все на борту были военными. Где солдаты, там и гладиаторы, а где гладиаторы, там и толпа любителей, мнящих себя мастерами фехтования. Баллиста шагнул вперед на ристалище. Казалось, свет здесь ярче, пространства больше, а палуба, которая до сих пор будто бы вообще не двигалась, начала вдруг опасно качаться. Сверху жарило солнце, и Баллиста сморщился, оглядывая толпу зрителей и слыша их приглушенное бормотание.

Баллиста провел свой привычный ритуал – сжал кинжал, ножны меча и целительный камень. Затем спросил себя, зачем он бьется. Расчетливая попытка впечатлить бойцов? Или попытка смыть страх перед памятью человека, мертвого вот уже почти двадцать лет, решившего посетить его в ночи?

Теперь на ристалище ступил и Максим. Ирландец был защищен так же, как и Баллиста – шлемом, кольчугой и щитом, но мечи у них были разные. Максим любил гладий, короткий, преимущественно колющий меч, что давно вышел из моды в легионах, но остался в употреблении гладиаторов многих школ, включая мурмиллонов. Баллиста же использовал более длинную спату, предназначенную прежде всего